Антон Жабунин

Но, несмотря на все эти очевидные истины, невозможно было отрицать и социальные факторы в пользу повышения МРОТ. Поэтому «аргументы» вроде «вы просто не читали Фридмана» я счёл неубедительными, и мне показалось важным разобраться с возможностью реализации этого предложения, оперируя конкретными цифрами. Но прежде необходимо определиться с факторами, которые непосредственно будут влиять на результаты расчётов.

Известный уже парадокс сегодняшней России «работающих бедных» статистически описывается так: 71% малоимущих — работающие граждане [Росстат 53]. Одна из причин этого в том, что МРОТ, даже после последних повышений, установлен на четверть ниже прожиточного минимума. Неудивительно, что на рынке труда очень немногие работники готовы трудиться за такую зарплату, и зарплаты даже в нижнем дециле заметно выше МРОТ. На отрыв минимальных зарплат от установленного на федеральном уровне МРОТ оказывают некоторое влияние региональные МРОТ, устанавливаемые обычно около прожиточного минимума, однако их инфорсмент очень слабый и заключается преимущественно в административном давлении на предприятия.

В результате десятая часть работающих находятся ниже черты бедности (т.е. считаются нищими), ещё четверть — бедные [Кувшинова], особенно тяжело семьям с детьми, доля которых среди всех малоимущих семей — более 60% [Росстат 52].

Таблица – Отношение заработной платы нижнего дециля к МРОТ [сост. по Росстат 8-5, Росстат 8-20, Росстат sr-zpl3].

* среднегодовое значение

Такая ситуация совершенно ненормальна: если трудоспособный гражданин не может своим трудом обеспечить себе и своей семье хотя бы минимальные условия для достойной жизни, это будет подталкивать его не к поиску работы, а к асоциальному поведению. О тесной связи бедности и преступности отечественные и зарубежные криминалисты писали уже более ста лет назад (М.Н. Гернет, Колаянни, Берг и др.). Совершенно очевидным образом бедность негативно отражается на возможностях лечения и образования детей.

Кроме того, «работающий нищий» вынужден перманентно искать либо новую работу, либо дополнительные источники дохода, в виде переработки по основной работе, работы на стороне, а иногда — в виде «низовой коррупции». Это негативно отражается на качестве труда, снижает возможности профессионального роста, а также повышает текучесть кадров. Работодатель для компенсации потерь производительности при столь низкой оплате труда предпочтёт нанять ещё одного работника, чем инвестировать в дорогие высокопроизводительные технологии и человеческий капитал (об этой проблеме см. в докладе [ВШЭ, с.25]). Экономика попадает в замкнутый круг ненужности и невозможности инвестиций.

Кроме того, низкий уровень оплаты труда приводит к сокращению внутреннего спроса. Когда более половины совокупных доходов населения тратится на еду [Хачатуров], это лишает бизнес рынков сбыта и тормозит рост ВВП. В первую очередь страдает малый бизнес, ориентированный на внутренний рынок.

Итак, слишком низкая заработная плата не обеспечивает нормальное воспроизводство человеческого капитала, а значит, социально вредна и экономически неэффективна. Из этих соображений, зарплата работника, имеющего одного ребёнка, за вычетом налогов должна быть не ниже полутора прожиточных минимумов, т. е. около 15 тыс. руб. в текущих ценах — вдвое выше текущего уровня, но заметно ниже, чем 25.

Росстат ежегодно информирует нас об уверенном росте номинальной средней заработной платы. Однако публикуемые им сведения вступают в явное противоречие с другими источниками. Например, сопоставляя данные о средней заработной плате за 2015 г. в 33,8 тыс. руб. [Росстат 8−20] с численностью официально работающих по договорам найма [Росстат 1−41], получаем годовой фонд начисленной оплаты труда в размере 25,8 трлн.руб. Однако в соответствии с отчётом Федерального казначейства [Казначейство, Отчёт] общие поступления НДФЛ в консолидированные бюджеты субъектов РФ в 2015 г. составили 2,8 трлн руб., что соответствует налоговой базе в 21,6 трлн руб., т. е. данные Росстата о средней зарплате являются завышенными.

Расхождения в оценках оплаты труда сохраняются и в более поздних периодах. Согласно [Казначейство, отчет 2016] НДФЛ с доходов наемных работников составил 2,879 трлн руб., что соответствует налоговой базе в 22,1 трлн руб., тогда как при численности наемных работников около 67,1 млн человек [Росстат Сборник] и средней зарплате [Росстат Среднемесячные зарплаты] в 36,7 тыс. руб., ФОТ должен был бы составить 29,6 трлн. руб.

Нам представляется, что большая часть расхождений обусловлена занижением знаменателя в расчёте средней заработной платы, куда включаются только работающие на крупных и средних предприятиях (около 50 млн человек). Если же поделить рассчитанный от НДФЛ фонд оплаты труда на число наемных работников, мы получим среднюю зарплату в РФ за 2016 г. в сумме около 28,5 тыс. руб.

С этой цифрой согласуются и публикуемые Сбербанком данные о средней зарплате по РФ [Сбербанк opendata]. Немного подробней о проблемах расчёта Росстатом средней заработной платы здесь.

Если бы мы могли безоговорочно верить данным Росстата, то, кажется, и спорить было бы не о чем — расходы на повышение зарплат будут очень незначительные; распределение зарплат на апрель 2017 г. по официальным данным представлено на графике.

Таблица – Распределение зарплат по децильным группам работников, 2017 г.

Но информация о распределении зарплат по децильным группам тесно связана со средней зарплатой (а также о распределении работников по уровню зарплат). «Дисконтирование» цифр Росстата до обоснованных величин (см. таблицу) является заведомо некачественной методикой, например, приведёт к тому, что зарплаты нижнего дециля оказываются ниже установленного МРОТ. Однако, ввиду отсутствия лучших данных, мы будем ориентироваться на эти. Медиана по этим данным — около 21 тыс. руб.

Из представленных данных видно, что введение прогрессивной шкалы НДФЛ в виде дополнительного 10% налога на доходы 10% наиболее обеспеченных работников (свыше 100 тыс. руб. в месяц, ориентируясь на официальные данные) позволило бы на поднять зарплаты 40% наименее обеспеченных работников в среднем на 20%. Однако прогрессивная шкала НДФЛ влечёт существенные риски, связанные с уходом в тень, коррупцией и т. д., поэтому в текущих условиях сохранение единой номинальной ставки представляется верным решением.

«Зарплатный пирог»

Статистические данные в отраслевом разрезе не достаточно репрезентативны: к сожалению, они дают подробную характеристику зарплат только 28,9 млн человек [Росстат 643−199, Росстат 8−20], в их число входят большинство работников бюджетной сферы. По этим данным, заработную плату ниже 15,4 тыс. руб. получает 25% работников, ниже 17 тыс. руб. — 29,4%, ниже 25 тыс. руб — 50% (это в целом соответствует данным о децильном распределении зарплат). С учётом «дисконтирования» статданных зарплаты ниже 25 тыс. руб. будут примерно у 70% работающих. Наиболее велика доля низких зарплат в отраслях сельское хозяйство — 76%, «образование» — 66%, «здравоохранение» — 65%, «культура» — 66%, прочие коммунальные услуги — 65%, гостиницы и рестораны — 59%. Можно отметить, что государство доминирует в качестве работодателя в половине этих отраслей.

В организациях, находящихся в муниципальной и госсобственности, работают 15,9 млн человек [Росстат 643−80]. Содержание 275 самых богатых бюджетников в 2015 году обошлось бюджету в ту же сумму, что содержание 100 тысяч самых бедных бюджетников. Более трети работников организаций, находящихся в муниципальной и госсобственности, зарабатывают меньше 17 тыс. руб. в месяц, 56% — менее 25 тыс. руб. Таким образом, по данным Росстата государство является более «жадным» работодателем, чем бизнес. Дифференциация доходов в государственных организациях ненамного ниже, чем в среднем по экономике — около 12,5, однако в этих данных не полностью учтены доходы за счёт внебюджетных средств.

Региональная дифференциация зарплат в Российской Федерации колоссальна [Росстат 04−03]. Региональные различия касаются не только зарплаты, но и всех показателей рынка труда [ВШЭ, С. 137]. При изучении региональной дифференциации зарплат обращает на себя внимание то обстоятельство, что только в 17 регионах (с общим населением 37 млн чел.) средняя зарплата выше или равна средней по стране. В самых бедных 42 регионах с населением 60 млн. чел. средняя зарплата находится в пределах ¾ от средней по стране (т.е. составляет по официальным данным не более 25 тыс. руб.).

Из 20 регионов-лидеров по заработной плате только в двух бюджетная обеспеченность собственными источниками оказалась ниже среднероссийской (52 тыс. руб. на 1 жителя), а у 25 «аутсайдеров» не доходил и до 31 тыс. руб. [Росстат 22.2]. Важно, что между этими показателями существует и прямая, и обратная связь: высокие зарплаты обеспечивают высокие поступления НДФЛ в региональные бюджеты, а высокая бюджетная обеспеченность позволяет повышать зарплаты бюджетникам.

В регионах с низкой зарплатой НДФЛ является главным источником доходов их бюджетов, что только на первый взгляд может показаться парадоксом: там не развит (легальный) бизнес, высокая безработица, как следствие — низкие зарплаты и отсутствие налоговых поступлений от прибыли и др. С этим же связано и распределение доли ФОТ в ВРП: по большей части высокая доля ФОТ в ВРП сложилась именно в регионах с низкой оплатой труда. В 23 регионах с населением 24 млн чел. доля ФОТ (исчисленного по данным Росстата из средней зарплаты по региону и числу занятых) в ВРП выше 60% (хотя, разобравшись с методикой Росстата по расчёту средней зарплаты, мы уверенно можем считать эту цифру завышенной).

Очевидно, что региональное неравенство будет оказывать самое существенное влияние на результаты повышения МРОТ. Именно там, где расходы на повышение заработных плат будут особенно велики, ресурсов для этого (и бюджетных, и частных) меньше всего.

При плоской шкале НДФЛ и близких к нулю стандартных налоговых вычетах, регрессивная шкала взносов в социальные фонды приводит к тому, что богатые в меньшей степени участвуют в социальной политике государства (в первую очередь — в формировании пенсий и финансировании медицины), чем бедные. Это усугубляется тем обстоятельством, что значительную часть доходов богатых составляют доходы от собственности, не облагаемые соц. взносами. Без учета стандартных налоговых вычетов и регрессивной шкалы совокупная налоговая нагрузка на фонд оплаты составляет сейчас 33% ((13%+30%)/(100%+30%)).

В российской экономике занято 6,5 млн человек в пенсионном возрасте (женщины старше 55, мужчины старше 60 лет, [Росстат 1−25]), в т. ч. почти 3,5 млн человек старше 60 лет. Им на смену идёт поколение 15−19 летних, численность которого составляет всего 0,4 млн человек (на 2014 г., позже ожидается несущественный рост). Таким образом, в ближайшие 5 лет численность занятых в экономике сократится минимум на 3 млн человек, или на 4,8%, даже при самых оптимистичных сценариях. Сокращение рабочей силы прогнозируется и в специальных исследованиях ([ВШЭ] и др.).

В России существуют огромные дисбалансы на рынке труда, что создает риски роста структурной безработицы, но циклическая безработица при такой демографии точно не является главным риском, даже при реальном сокращении рабочих мест.

Отсутствие связи МРОТ с прожиточным минимумом приводит к тому, что не менее 20% работающих получают зарплату ниже прожиточного минимума — в этой ситуации нет никакой возможности обеспечивать нормальное воспроизводство рабочей силы и приемлемую производительность труда. Анализ поступлений НДФЛ показывает, что официальные данные по средней заработной плате заметно завышены, значит, реальная ситуация по числу «работающих бедных» ещё хуже. Низкий уровень оплаты труда ограничивает внутренний спрос, и препятствует экономическому росту.

Существенное повышение минимального размера оплаты труда представляется необходимой мерой как с социальной, так и с экономической точки зрения. При этом следует обращать внимание на скорость изменений. Любые резкие решения затрудняют подстройку деятельности экономических субъектов к новым условиям. Постепенные (например, в течение 4 лет) изменения с заведомо известным направлением, с одной стороны, позволят экономике более успешно адаптироваться к новым условиям, а с другой — позволят властям отслеживать реакцию экономики, и корректировать собственные регулятивные усилия.

В прогнозных расчетах следует учитывать инфляцию. Даже по официальным (обычно заниженным) прогнозам она составит с 2017 г. по 2019 г. около 10%, а к 2022 г. — почти 22%. Т. е. «нормальный» уровень минимальной зарплаты за вычетом налогов должен будет составлять к 2019 г. около 16,5, а к 2022 г. — около 18,3 тыс. рублей.

При повышении МРОТ необходимо искать баланс между интересами: 1) федерального бюджета и соцфондов, 2) региональных и местных бюджетов, 3) работодателей, 4) условно-бедных работников (подпадающих под повышение МРОТ), 5) работников, не подпадающих под повышение МРОТ.

Несмотря на то, что доля нижних трёх децилей составляет лишь 10% от «зарплатного пирога», и даже значительное повышение зарплат в них не сказалось бы существенно на инфляции, такие действия сильно ограничиваются межотраслевой и межрегиональной дифференциацией заработных плат.

В богатых регионах повышение МРОТ окажется практически незамеченным для всех агентов (работников, бюджета и бизнеса) — т.к. он лишь подтянется к реальным минимальным зарплатам; зато в бедных регионах это может гораздо сильнее повлиять на работодателей и оказаться непосильной ношей для местных и региональных бюджетов. Основным решением для местных бюджеты может стать повышение ставок НДФЛ, который является для них главным источником доходов.

Необходимость смягчить последствия повышения МРОТ для бизнеса делает необходимым снижение нормы отчислений в социальные фонды. Эта же мера позволит предотвратить переток части бизнеса в теневой сектор, а также частично предотвратить сокращения персонала, поскольку уменьшат выгоды этих действий. С этой точки зрения идеальным решением является полный перенос налоговой нагрузки на работника. Однако такая мера явно негативно отразится на работниках с относительно высокими зарплатами.

Компромисс между перечисленными выше субъектами при повышении МРОТ видится следующим образом:

1. Существенное снижение ставок социальных взносов — с текущих 30% на 10 — 15 п.п. скомпенсирует бизнесу часть дополнительных издержек по повышению оплаты труда. При этом стоит отдельно обратить внимание на перспективы отраслей с низкой оплатой труда, где снижение социальных взносов не будет достаточной мере. Например, в сельском хозяйстве возможно рассмотреть зачёт части социальных взносов в счёт уплаты ЕСХН.

2. Повышение ставок НДФЛ позволит пополнить региональные и местные бюджеты, оптимально — полностью скомпенсировать дополнительные расходы по повышению зарплат бюджетникам. При этом совокупная налоговая нагрузка на фонд оплаты труда не должна вырасти, что позволит бизнесу сохранить реальную оплату труда высокооплачиваемым сотрудникам.

3. Повышение стандартных вычетов по НДФЛ может существенно компенсировать работникам, имеющим детей, рост ставок налога в нижних и средних децилях. Однако завышение таких вычетов негативно может отразиться на местных бюджетах в регионах с низкими зарплатами.

4. Расходы федерального бюджета вырастут в связи с повышением зарплат федеральных служащих, а также с необходимостью трансфертов в Пенсионный фонд, однако последнее должно быть максимально сглажено ростом налогооблагаемой базы. Кроме того, дополнительные трансферты в наиболее бедные регионы из федерального бюджета должны быть сравнительно небольшими.

5. Дополнительная инфляция не должна существенно отразиться на доходах работников в средних и верхних децилях распределения зарплат, а сокращение занятости ввиду сокращения непроизводительных рабочих мест не должно оказаться существенно выше, чем сокращение рабочей силы в результате демографических причин.

Расчёты должны показать, какими должны быть параметры повышения МРОТ, при которых будет учтена вся комбинация этих противоречивых условий.