Мнение
Кто может «сделать реформы»?
#Внутренняя политика
Организационная подготовка любой реформы состоит из трех важных этапов. Во-первых, из правильного подбора экспертов, готовящих план перемен. Во-вторых, из согласования плана с влиятельными элитами. В-третьих, из комплекса мер, с помощью которых непопулярные преобразования подаются широким массам, настроенным популистски. О двух последних проблемах я писал. Теперь о первой.
При подборе профессиональной экспертной группы, формирующей план перемен, президенту России, который придет когда-нибудь на смену Владимиру Путину, следует избегать двух крайностей. Во-первых, не следует путать узкую группу экспертов, непосредственно вырабатывающую программу реформ, с различными группами элиты, мнение которых потом придется учитывать на стадии практической реализации. Во-вторых, экспертам нужно заказывать не идеальную схему преобразований, а реалистичный план, соответствующий представлениям президента о том, что возможно реализовать в данный момент.
Поясню. Проект первой экономической реформы, сейчас уже почти всеми забытой, готовился для Горбачева весной-летом 1987 года группой под руководством секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева. В группу набирали не по знаниям, а по статусу и регалиям — академиков, членкоров, представителей правительства. Проект вышел плохим сразу по двум причинам. Во-первых, авторы отстали от жизни и предложили некоторые заведомо провальные схемы типа выборности директоров трудовыми коллективами, что могло привести только к росту популизма и быстрому проеданию денег, имевшихся у предприятия. Во-вторых, «реформаторы», даже не начав реформ, стали искать компромиссы, отказавшись, например, от либерализации цен, что в условиях роста зарплат привело к нарастанию дефицита. Подобная «реформа» во многом и обусловила тот бешеный скачок цен, который произошел при Гайдаре: денег у населения накопилось много, а товаров не было.
Поэтому главная задача экспертной группы состоит в том, чтобы дать президенту комплексный работоспособный план преобразований. Только после этого может начаться торг с элитами. Понятно, что разные группы элит будут требовать схемы корректировок, а эксперты станут свой план защищать. Возникнет что-то вроде судебного заседания с «прокурорами» и «адвокатами». В ходе спора выяснится, что по некоторым пунктам пойти на уступки лоббистам никак нельзя, поскольку тогда развалится вся система. А по другим — можно, поскольку выигрыш от приобретения политических союзников перевесит возможные потери от лоббизма. Если четко не развести составление плана перемен и политический торг, то президент запутается в деталях и может в итоге пойти на недопустимый компромисс, разваливающий экономику, как в конце 1980-х, а не реформирующий ее.
В то же время понятно, что никакие реформы не делаются в идеальных условиях. Вряд ли стоит подбирать такую экспертную группу, которая сразу поставит задачу догнать и перегнать Америку, внедрив в России идеальные институты. После Путина у нас останется хиленькая хозяйственная система, безумная жажда популизма в массах и очень низкий уровень экономико-политической грамотности населения. Поэтому предлагать новому президенту либеральный план, абстрагирующийся от этих реалий, бессмысленно. Либерализм — лучший путь к процветанию. Но провести либеральный план в жизнь сразу после Путина все равно не удастся.
Скорее всего, после Путина у нас случится крен от консервативного клерикализма к левому популизму. Дай бог, чтобы к умеренно левому: не по шариковскому принципу «взять и поделить», а по социал-демократическому — сохранять рынок, смягчая при помощи социального страхования недовольство тех, кто плохо в него вписывается. И экспертную группу сразу следует подбирать с целью писать программу таких реформ, которые соответствуют духу эпохи.
После путча 1991 года Борис Ельцин вполне мог заказать план перемен Григорию Явлинскому, который уже работал на него во время подготовки программы «500 дней», а не Егору Гайдару, с которым президент России еще не был знаком. Но тогда существовал один важный ограничитель. Хотя СССР формально еще сохранялся, удержать его было уже невозможно. Во-первых, высшее руководство сидело после путча в тюрьме, и в центральном госаппарате царил хаос. Во-вторых, Советский Союз отторгался различными республиканскими элитами, одна часть которых уже ориентировалась на захват собственности и финансовых потоков, а другая — на ублажение широких националистически настроенных масс населения.
В такой ситуации предлагать проект реформы для всего СССР в целом было бессмысленно. Такой проект уперся бы в бесконечную череду согласований с республиканскими элитами и обусловил бы коллапс страны зимой 1991−1992 гг. Но Явлинский ориентировался именно на развитие идей своей старой программы «500 дней», подготовленной в совершенно иных условиях для Советского Союза как единого народнохозяйственного комплекса.
Неудивительно, что Ельцин выбрал иную команду для подготовки плана перемен — ту, с которой он мог расходиться по многим частным (даже очень важным) вопросам, но сходился в одном: Россия должна идти курсом реформ вне зависимости от того, что в голове у Украины, Закавказья или Средней Азии. Ельцин, как политик, в ходе новоогаревского процесса понял, что бесконечные согласования — это тупик, а Гайдар понимал нежизнеспособность СССР, как ученый.
Преобразования, которые следует осуществлять после Путина, должны сразу ориентироваться на то, что Россия не станет самой либеральной страной мира, но сможет при успешной реализации реформ понемногу догонять лидеров. Если же реформаторы вообще отвергнут всякую левизну, то быстро вылетят из политики и погубят все дело. Их задача состоит в том, чтобы объяснить президенту, как можно на практике строить систему социального страхования в российских условиях таким образом, чтобы она не была гирей, тянущей вниз экономику, а лишь страховочным поясом для бедствующих.
Есть целый ряд случаев, когда у государства имеется выбор при осуществлении левого крена, и важно его делать правильно. Например, когда в бюджете не хватает денег и трудно ужать расходы, лучше прибегать к займам, чем к денежной эмиссии. Если вы хотите поддержать население, то надо помогать конкретному потребителю, а не давать дотации предприятиям. Если речь идет о поддержке самых несчастных и обездоленных, то лучше давать им продовольственные ваучеры, чем повышать минимальный размер оплаты труда по всей стране.
Президент, понимая общую необходимость некоторого крена влево, может не понимать конкретных механизмов его осуществления. Многим ведь кажется, что лучше печатать деньги, чем строить неустойчивую пирамиду госдолга. Лучше дать деньги заводам, чтоб поднимался отечественный производитель, чем платить пособие «дармоедам-безработным». Лучше заставить бизнес поднять зарплату, чем финансировать продовольственную помощь из госбюджета. Подобные иллюзии понятны, но опасны. Хорошие эксперты при наличии общего взаимопонимания с президентом должны ему в самом начале разъяснить, какие механизмы реально работают на развитие, а какие — на деградацию.
Мне не хотелось бы в этой статье подробнее говорить о конкретных механизмах, которые должны предложить эксперты для реформ, поскольку я могу во многих частных вопросах оказаться плохим экспертом и совершить ошибку. Но я в советники к президенту и не иду. Моя задача здесь состоит лишь в том, чтобы показать метод подбора той группы, которая может предложить реальный план перемен.
Составив план перемен, заложив в него левый крен, но взяв на вооружение разумные формы левизны, можно выходить на переговоры с элитами. При таком подходе у президента с самого начала будет четкое понимание того, в чем состоит ядро его программы и до каких пределов можно идти на компромиссы.
Поясню. Проект первой экономической реформы, сейчас уже почти всеми забытой, готовился для Горбачева весной-летом 1987 года группой под руководством секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева. В группу набирали не по знаниям, а по статусу и регалиям — академиков, членкоров, представителей правительства. Проект вышел плохим сразу по двум причинам. Во-первых, авторы отстали от жизни и предложили некоторые заведомо провальные схемы типа выборности директоров трудовыми коллективами, что могло привести только к росту популизма и быстрому проеданию денег, имевшихся у предприятия. Во-вторых, «реформаторы», даже не начав реформ, стали искать компромиссы, отказавшись, например, от либерализации цен, что в условиях роста зарплат привело к нарастанию дефицита. Подобная «реформа» во многом и обусловила тот бешеный скачок цен, который произошел при Гайдаре: денег у населения накопилось много, а товаров не было.
Поэтому главная задача экспертной группы состоит в том, чтобы дать президенту комплексный работоспособный план преобразований. Только после этого может начаться торг с элитами. Понятно, что разные группы элит будут требовать схемы корректировок, а эксперты станут свой план защищать. Возникнет что-то вроде судебного заседания с «прокурорами» и «адвокатами». В ходе спора выяснится, что по некоторым пунктам пойти на уступки лоббистам никак нельзя, поскольку тогда развалится вся система. А по другим — можно, поскольку выигрыш от приобретения политических союзников перевесит возможные потери от лоббизма. Если четко не развести составление плана перемен и политический торг, то президент запутается в деталях и может в итоге пойти на недопустимый компромисс, разваливающий экономику, как в конце 1980-х, а не реформирующий ее.
В то же время понятно, что никакие реформы не делаются в идеальных условиях. Вряд ли стоит подбирать такую экспертную группу, которая сразу поставит задачу догнать и перегнать Америку, внедрив в России идеальные институты. После Путина у нас останется хиленькая хозяйственная система, безумная жажда популизма в массах и очень низкий уровень экономико-политической грамотности населения. Поэтому предлагать новому президенту либеральный план, абстрагирующийся от этих реалий, бессмысленно. Либерализм — лучший путь к процветанию. Но провести либеральный план в жизнь сразу после Путина все равно не удастся.
Скорее всего, после Путина у нас случится крен от консервативного клерикализма к левому популизму. Дай бог, чтобы к умеренно левому: не по шариковскому принципу «взять и поделить», а по социал-демократическому — сохранять рынок, смягчая при помощи социального страхования недовольство тех, кто плохо в него вписывается. И экспертную группу сразу следует подбирать с целью писать программу таких реформ, которые соответствуют духу эпохи.
После путча 1991 года Борис Ельцин вполне мог заказать план перемен Григорию Явлинскому, который уже работал на него во время подготовки программы «500 дней», а не Егору Гайдару, с которым президент России еще не был знаком. Но тогда существовал один важный ограничитель. Хотя СССР формально еще сохранялся, удержать его было уже невозможно. Во-первых, высшее руководство сидело после путча в тюрьме, и в центральном госаппарате царил хаос. Во-вторых, Советский Союз отторгался различными республиканскими элитами, одна часть которых уже ориентировалась на захват собственности и финансовых потоков, а другая — на ублажение широких националистически настроенных масс населения.
В такой ситуации предлагать проект реформы для всего СССР в целом было бессмысленно. Такой проект уперся бы в бесконечную череду согласований с республиканскими элитами и обусловил бы коллапс страны зимой 1991−1992 гг. Но Явлинский ориентировался именно на развитие идей своей старой программы «500 дней», подготовленной в совершенно иных условиях для Советского Союза как единого народнохозяйственного комплекса.
Неудивительно, что Ельцин выбрал иную команду для подготовки плана перемен — ту, с которой он мог расходиться по многим частным (даже очень важным) вопросам, но сходился в одном: Россия должна идти курсом реформ вне зависимости от того, что в голове у Украины, Закавказья или Средней Азии. Ельцин, как политик, в ходе новоогаревского процесса понял, что бесконечные согласования — это тупик, а Гайдар понимал нежизнеспособность СССР, как ученый.
Преобразования, которые следует осуществлять после Путина, должны сразу ориентироваться на то, что Россия не станет самой либеральной страной мира, но сможет при успешной реализации реформ понемногу догонять лидеров. Если же реформаторы вообще отвергнут всякую левизну, то быстро вылетят из политики и погубят все дело. Их задача состоит в том, чтобы объяснить президенту, как можно на практике строить систему социального страхования в российских условиях таким образом, чтобы она не была гирей, тянущей вниз экономику, а лишь страховочным поясом для бедствующих.
Есть целый ряд случаев, когда у государства имеется выбор при осуществлении левого крена, и важно его делать правильно. Например, когда в бюджете не хватает денег и трудно ужать расходы, лучше прибегать к займам, чем к денежной эмиссии. Если вы хотите поддержать население, то надо помогать конкретному потребителю, а не давать дотации предприятиям. Если речь идет о поддержке самых несчастных и обездоленных, то лучше давать им продовольственные ваучеры, чем повышать минимальный размер оплаты труда по всей стране.
Президент, понимая общую необходимость некоторого крена влево, может не понимать конкретных механизмов его осуществления. Многим ведь кажется, что лучше печатать деньги, чем строить неустойчивую пирамиду госдолга. Лучше дать деньги заводам, чтоб поднимался отечественный производитель, чем платить пособие «дармоедам-безработным». Лучше заставить бизнес поднять зарплату, чем финансировать продовольственную помощь из госбюджета. Подобные иллюзии понятны, но опасны. Хорошие эксперты при наличии общего взаимопонимания с президентом должны ему в самом начале разъяснить, какие механизмы реально работают на развитие, а какие — на деградацию.
Мне не хотелось бы в этой статье подробнее говорить о конкретных механизмах, которые должны предложить эксперты для реформ, поскольку я могу во многих частных вопросах оказаться плохим экспертом и совершить ошибку. Но я в советники к президенту и не иду. Моя задача здесь состоит лишь в том, чтобы показать метод подбора той группы, которая может предложить реальный план перемен.
Составив план перемен, заложив в него левый крен, но взяв на вооружение разумные формы левизны, можно выходить на переговоры с элитами. При таком подходе у президента с самого начала будет четкое понимание того, в чем состоит ядро его программы и до каких пределов можно идти на компромиссы.
