Во-первых, потому что у Ингушетии не единственная пограничная проблема.
Чечено-Ингушская автономная область была создана в 1934 году, а в 1936 стала республикой. В 1944 году республику ликвидировали, а всех чеченцев и ингушей депортировали. В 1957 году Чечено-Ингушетия была восстановлена, в нее вернулись почти все территории, которые отторгли после депортации от вновь созданной Грозненской области и передали соседям. Среди не вернувшихся в 1957 году территорий оказался нынешний Пригородный район Северной Осетии. До слияния с Чечней в 1934 году Ингушская автономная область на западе достигала Терека и Владикавказа, который был ее центром, сохраняя статус отдельного округа, как и тогдашний Грозный. Утрату Пригородного ЧИАССР в какой-то мере возместила переданная ей часть Ставропольского края, но эти районы после «развода» Ингушетии и Чечни в 1991 — 1992 годах остались в Чечне. Осенью 1992 года из-за Пригородного района начался осетино-ингушский вооруженный конфликт. В результате район так и остался в Северной Осетии, ингуши, поселившиеся там после 1957 года, вынуждены были его покинуть, а процесс их возвращения очень затруднен и тянется до сих пор. В Ингушетии Пригородный район называют «Западной Ингушетией». Когда Евкуров осенью 2009 года провел первые в истории Ингушетии муниципальные выборы — разумеется, без учета «Западной Ингушетии» -- многие ингуши расценили это как официальную «сдачу» «Западной Ингушетии».
Зато федеральный центр увидел в этом готовность ингушей закрепиться в существующих муниципалитетах и перестать считать границу с Северной Осетией линией фронта, а Пригородный район — оккупированной врагом территорией. Переназначая Евкурова в сентябре 2018 года, в Кремле об этом наверняка помнили. И видимо, рассчитывали довести до конца также и решение чечено-ингушской пограничной проблемы. Отчасти она была решена муниципальными выборами 2009 года — в Чечне они прошли тогда же. Но если линия между Северной Осетией и Ингушетией, кроме совокупной границы муниципалитетов, закреплена существующей с 1944 года восточной границей Северной Осетии, то чечено-ингушская граница формально определялась только границами муниципалитетов. Они вызывали вопросы, а решать их через суд или референдумы было нельзя: оспорить и изменить можно только существующую границу субъектов, а здесь границы субъектов не было.
Спешно принятое соглашение на фоне недооцененного напряжения ингушей по поводу границ, по-видимому, и привело к вспышке недовольства. Если бы спешки не было, у Евкурова было бы время на подготовку общественного мнения. Например, было бы время обратить внимание сограждан на то, что на картах Ингушской автономной области до 1934 года, на которых нынешний Пригородный район являлся частью Ингушетии, правый берег Фортанги на ныне спорном участке отнесен к Чеченской автономной области. То есть у чеченской стороны как минимум есть основания заявлять свои права на этот участок. С чеченской точки зрения, граница Чечни и Ингушетии сразу после развода и разграничения начала 1990-х годов повторяла этот рисунок, но позже, во время чеченской войны, ингушский Сунженский район выдвинул свою границу к востоку. Такая спрямленная конфигурация границы перекочевала на все карты и схемы Ингушетии с середины 2000-х годов и была закреплена муниципальными выборами. Если бы эта аргументация была совсем лишена оснований и была сугубо грозненским вымыслом, едва ли митинг в Магасе удалось бы так сравнительно легко свернуть 17 октября.
Анализ карт, вообще говоря, наталкивает на мысль о попытке организаторов осуществить манипуляцию общественным мнением с целью ослабить позиции Евкурова — тем более, что среди участников и сочувствующих были замечены разные его политические противники. Напомним, что за несколько дней до начала митинга в Ингушетии произошли волнения в Кабардино-Балкарии, в которые оказались вовлечены кабардинские и балкарские активисты. В КБР дело дошло до столкновений с полицией и «Росгвардией», а затем, в течение нескольких дней — до замены главы региона. Оппонентов главы Ингушетии этот пример мог воодушевить. Но федералы, которые вообще старались избегать замены глав регионов под давлением, в ингушском случае сначала провели переназначение, а затем взялись за границу.
Свертыванию митинга способствовали скорее не аргументы о картах и версии о политических манипуляциях (последние могли бы вызвать лишь дополнительное раздражение). Дело, по-видимому, в аргументе о том, что проведенную границу легче оспорить законным порядком, чем не проведенную. А также в проявленной во время встречи организаторов с полпредом президента решимости центра не уступать,