Мария Снеговая

Однако для академиков превосходство парламентской и смешанной форм правления над президентской далеко не очевидно. Скажем, смешанные формы правления с большей вероятностью ведут к параличу и даже краху всей системы в ситуации, когда президент не пользуется поддержкой парламентского большинства. Такой паралич системы де-факто и случился в России в 1993 году в результате противостояния президента с оппозиционным парламентом. В такой ситуации растет нестабильность, а про осуществление экономических и политических реформ можно и вовсе забыть. Поэтому столь часто критикуемая ельцинская Конституция 1993 года, наделившая президента почти неограниченными полномочиями, была необходимым условием продолжения реформ и сохранения стабильности в стране. Парламентские системы менее демократичны, чем президентские, где глава исполнительной власти избирается народом напрямую, и в меньшей степени удовлетворяют критерию разделения властей (в парламентской системе функции исполнительной и законодательной власти не разделены между собой). То есть при наличии большинства в парламенте премьер-министру проще сконцентрировать власть в своих руках.

В целом же вопрос о предпочтительности одной формы правления над другой академиками так и не решен. В свое время вопрос о превосходстве парламентаризма над президентской системой долго занимал ученых мужей. В среднем страны с парламентской системой являются более стабильными демократиями. Но к однозначному выводу прийти так и не удалось из-за т. н. ошибки выборки: парламентские системы преобладают в Западной Европе и микрогосударствах, президентские — в Латинской Америке, центральной и южной Африке и центральной Азии, и обилие общих черт между этими группами стран не позволяет точно определить, какая именно из них обеспечивает успех.

Хотя в современной России пост президента концентрирует слишком много полномочий, необходимо понимать, что институты — это прежде всего функция от ожиданий и привычек большинства. Изменение строчки в Конституции не изменит магическим образом структуру социальных отношений, сформированную десятилетиями или даже столетиями. Поэтому довольно наивно ожидать что, скажем, переход к парламентской форме правления ограничит авторитарные тенденции в России. Парламентаризм смешивает исполнительную и законодательную ветви и дополнительно снимает препятствия для концентрации власти в одних руках. Возьмем для примера Венгрию — страну с парламентской формой правления. Венгерская партия «Фидес» под руководством премьера Виктора Орбана уже семь лет безальтернативно правит Венгрией и целенаправленно ведет страну по российскому авторитарному сценарию. Проведенная «Фидесом» конституционная реформа значительно урезала права конституционного суда, дала исполнительным органам больший контроль над судами и СМИ, а премьер получил рычаги для запуска процедуры роспуска парламента. Кроме того, в 2012 году Виктор Орбан также провел электоральную реформу, которая обеспечила преимущество мест в парламенте партии, получившей большинство голосов на выборах. Эта реформа надолго обеспечила «Фидесу» супербольшинство в парламенте. Развитию авторитарных тенденций в Венгрии, которая уже сползла по рейтингу свободы СМИ Freedom House в категорию частично свободных стран, в большей степени препятствует членство в Евросоюзе и зависимость от его дотаций, нежели парламентская форма правления как таковая.

Иными словами, институты не панацея от всех бед. Распрекрасную Конституцию всегда легко поменять на другую. Это особенно характерно для развивающихся стран, где институты не отражают реальные ожидания общества. Поскольку люди не верят, что формальные правила игры имеют какое-то значение, и считают их бессмысленными бумажками, то они и не препятствует их замене. Здесь лучшая иллюстрация — Латинская Америка, где средний срок жизни Конституции — 16,5 года (для сравнения: в странах Западной Европы — 77 лет). Странами-рекордсменами по частоте смены конституций за 200 лет являются: Доминиканская Республика — 32 конституции, Венесуэла — 26 конституций, Гаити — 24 и Эквадор — 20. Среди причин столь частой смены формальных правил в Латинской Америке политологи Левитский и Мурильо называют расхождение между де-юре и де-факто распределением власти в этих странах. Поскольку Конституция не отражает реальное распределение власти между группами интересов, власти регулярно заменяют ее на другую, более подходящую.

Адепты «институционального фетишизма» часто иллюстрируют тезис о важности институтов на примере Северной и Южной Кореи. Действительно, две бывшие части одной страны с одинаковой историей и культурой сегодня имеют радикально разные формы правления и радикально отличаются друг от друга по уровню развития. Однако, как показывают Glaeser, La Porta, Lopez-de-Silanes и Shleifer (2004), на самом деле успешной Южную Корею сделали далеко не «правильные» институты, а грамотная экономическая политика, которую там проводили не демократические, а авторитарные лидеры. Качественные институты и демократия в Южной Корее были следствием развития (экономического роста), последовавшего за реформами, а не его причиной. В этом смысле лидеры, которые оказываются у руля в конкретный момент, часто не менее важны, чем институты как таковые. Однако дискуссия по этому поводу не окончена.

Применительно к России это означает, что принятие парламентской формы правления не решит российских проблем, а может и усугубить их, сконцентрировав полномочия исполнительной и законодательной власти в одних руках. Вместо разговоров о смене Конституции имеет смысл вернуться к исходной форме Конституции 1993 года (ограничив сроки полномочий президента и парламента четырьмя годами и уточнив формулировку, что одно лицо не может оставаться у власти более двух сроков). Однако основной акцент нужно будет сделать на соблюдении формальных правил, уже присутствующих в действующей Конституции, а не принятии новых. В силу российских традиций, скорее всего, не стоит ожидать скорого отказа от почитания «сильного лидера», батюшки-царя. Важнейшую роль будет играть личность того сильного лидера, который в решающий момент окажется у власти.