Мнение
Электоральный протест: есть ли продолжение у забастовки избирателей?
#политика
В большинстве авторитарных режимов, где все-таки проходят выборы, электоральные правила и практики являются предметом борьбы и торга между властью и оппозицией. Власть занимается электоральными манипуляциями, оппозиция пытается добиться более честных выборов путем протеста или оказывая поддержку власти по каким-то другим важным для нее вопросам. Бойкоты, уличные протесты, сделки с властью имеют разные последствия, но режим во всех случаях испытывает давление и вынужден постоянно калькулировать выгоды и издержки электоральных изменений или их отсутствия.
Зимой 2011−2012 годов в России возникло массовое движение «За честные выборы!». Небывалое количество участников уличных акций свидетельствовало о понимании обществом важности электоральных требований. Однако в дальнейшем оппозиция не смогла использовать мобилизационный потенциал выборной тематики, а уступки со стороны власти оказались косметическими: вернули выборы губернаторов, но ввели муниципальный фильтр для кандидатов; снизили требования к регистрации партий, но продолжили регистрировать не по закону, а по желанию и т. п. Последние президентские выборы вновь поставили вопрос о роли электорального протеста в актуальной российской политике.
Забастовка избирателей: ставки и выигрыши
В 2018 году на президентских выборах главным инструментом манипуляции стало недопущение претендента от внесистемной оппозиции к участию в выборах. В предыдущие годы оппозиционные кандидаты также получали отказы в регистрации, и поэтому выборы нельзя было считать свободными (free), но эта тема оставалась в тени вопроса о честных и справедливых (fair) выборах. Это было связано с тем, что претендентов в кандидаты на пост президента, способных составить конкуренцию представителям власти, не было. Поэтому отказ в регистрации Владимиру Буковскому в 2008 году и Эдуарду Лимонову в 2012 году, непринятие ЦИК подписей за выдвижение Григория Явлинского в том же 2012 году не становились источником антиавторитарной мобилизации общества — события оставались точечными, новостными, не имевшими никакого продолжения.
То, что не допущенный к выборам по откровенно надуманным основаниям Алексей Навальный мог стать реальным конкурентом Владимиру Путину, подтверждается фактом довольно эффективной борьбы оппозиционного политика с многократно превосходящими силами на выборах мэра Москвы в 2013 году. И судя по деятельности оппозиционного политика в последующие годы и особенно в год, предшествующий выборам, его популярность и возможности выросли. Возникла полусетевая-полупартийная организация, проводящая в десятках городов страны массовые протестные уличные акции, в том числе несогласованные, появились интернет-ресурсы, имеющие многомилионную аудиторию.
Однако сам по себе факт недопуска реального конкурента власти не вызвал массового возмущения среди избирателей. Это можно считать свидетельством успешности манипулятивной политики режима. С одной стороны, в России выборы верховной власти с самого начала являлись разовой краткосрочной процедурой, слабо связанной с межвыборным периодом. От выборов к выборам дезориентировать и обманывать не имевших никаких политических знаний и минимальный опыт политического участия граждан становилось всё проще. С другой стороны, персонализация власти, особенно в послекрымский период еще в большей степени, чем ранее, побуждала бóльшую часть избирателей не придавать значения процедурным вопросам.
Но протест против недопуска кандидата не ограничился, как в прежние годы, сферой обличающей риторики и попытками юридического оспаривания. Навальный объявил и организованно провел забастовку избирателей: проходили уличные акции, активно велась агитация избирателей за неучастие в несвободных выборах, рекрутировались наблюдатели, готовые отслеживать нарушения, направленные на фальсификацию данных о явке.
Режим, разумеется, ожидал несогласия Навального с исключением из выборов президента, но, контролируя СМИ и поведение других кандидатов, рассчитывал на максимальное стирание из повестки выборов этой темы. Однако забастовка избирателей набирала обороты, и власть решила активно противодействовать ей, так как в случае ее успеха — ощутимого уменьшения явки — возникала угроза снижения рейтинговой популярности Путина, и серьезно увеличивался политический вес Навального и внесистемной оппозиции.
Результаты деятельности власти на этом фронте противоречивы. Задача по получению нужных цифр и беспроблемному переизбранию Путина была решена, но кампания по проведению забастовки избирателей, усиленная противодействием властей, позволила Навальному играть важную роль в президентских выборах, формально в них не участвуя. Непреднамеренным эффектом стало превращение темы явки в одну из главных тем президентских выборов и, как следствие, фактическое признание властью Навального единственным оппонентом, конкуренция с которым несет угрозу. Интерпретация цифр отошла на второй план.
Не менее важно, что в выборной тематике после 2011−2012 годов вновь обнаружился протестный мобилизационный потенциал (чего нельзя сказать о парламентских выборах 2016 года). Очевидно, что это не относится к так называемому «пропутинскому большинству», но в оппозиционном сегменте граждан помимо политических сторонников у Навального появились новые последователи, готовые поддерживать его антиавторитарную деятельность, включая борьбу за свободные и честные выборы. Наверное, одной из самых популярных фраз в репортажах с уличных акций и в дискуссиях в соцсетях стало варьируемое на разные лады заявление: «Я не во всем согласен с Навальным, но…»
То, что не допущенный к выборам по откровенно надуманным основаниям Алексей Навальный мог стать реальным конкурентом Владимиру Путину, подтверждается фактом довольно эффективной борьбы оппозиционного политика с многократно превосходящими силами на выборах мэра Москвы в 2013 году. И судя по деятельности оппозиционного политика в последующие годы и особенно в год, предшествующий выборам, его популярность и возможности выросли. Возникла полусетевая-полупартийная организация, проводящая в десятках городов страны массовые протестные уличные акции, в том числе несогласованные, появились интернет-ресурсы, имеющие многомилионную аудиторию.
Однако сам по себе факт недопуска реального конкурента власти не вызвал массового возмущения среди избирателей. Это можно считать свидетельством успешности манипулятивной политики режима. С одной стороны, в России выборы верховной власти с самого начала являлись разовой краткосрочной процедурой, слабо связанной с межвыборным периодом. От выборов к выборам дезориентировать и обманывать не имевших никаких политических знаний и минимальный опыт политического участия граждан становилось всё проще. С другой стороны, персонализация власти, особенно в послекрымский период еще в большей степени, чем ранее, побуждала бóльшую часть избирателей не придавать значения процедурным вопросам.
Но протест против недопуска кандидата не ограничился, как в прежние годы, сферой обличающей риторики и попытками юридического оспаривания. Навальный объявил и организованно провел забастовку избирателей: проходили уличные акции, активно велась агитация избирателей за неучастие в несвободных выборах, рекрутировались наблюдатели, готовые отслеживать нарушения, направленные на фальсификацию данных о явке.
Режим, разумеется, ожидал несогласия Навального с исключением из выборов президента, но, контролируя СМИ и поведение других кандидатов, рассчитывал на максимальное стирание из повестки выборов этой темы. Однако забастовка избирателей набирала обороты, и власть решила активно противодействовать ей, так как в случае ее успеха — ощутимого уменьшения явки — возникала угроза снижения рейтинговой популярности Путина, и серьезно увеличивался политический вес Навального и внесистемной оппозиции.
Результаты деятельности власти на этом фронте противоречивы. Задача по получению нужных цифр и беспроблемному переизбранию Путина была решена, но кампания по проведению забастовки избирателей, усиленная противодействием властей, позволила Навальному играть важную роль в президентских выборах, формально в них не участвуя. Непреднамеренным эффектом стало превращение темы явки в одну из главных тем президентских выборов и, как следствие, фактическое признание властью Навального единственным оппонентом, конкуренция с которым несет угрозу. Интерпретация цифр отошла на второй план.
Не менее важно, что в выборной тематике после 2011−2012 годов вновь обнаружился протестный мобилизационный потенциал (чего нельзя сказать о парламентских выборах 2016 года). Очевидно, что это не относится к так называемому «пропутинскому большинству», но в оппозиционном сегменте граждан помимо политических сторонников у Навального появились новые последователи, готовые поддерживать его антиавторитарную деятельность, включая борьбу за свободные и честные выборы. Наверное, одной из самых популярных фраз в репортажах с уличных акций и в дискуссиях в соцсетях стало варьируемое на разные лады заявление: «Я не во всем согласен с Навальным, но…»
Эволюция без борьбы?
Ситуация может показаться парадоксальной, но системные партии, признавая авторитарные выборы нечестными и несправедливыми, стремятся только к тому, чтобы президенту принимать постоянное участие в этих электоральных постановках. Стандартным публичным объяснением такого поведения является возможность донести до избирателя какие-то важные идеи. Но каждый раз идеи получают довольно низкую поддержку. Тогда в ход идут заявления о том, что условия конкуренции были несправедливыми, а подсчет голосов нечестным. В следующем электоральном цикле всё повторяется. Значимых усилий по изменению электоральных правил и практик не прилагается, но системные партии вновь заявляют о стремлении донести идеи, будто бы что-то в электоральных правилах и практиках изменилось. Показательно, что в 2011—2012 годах системная оппозиция дистанцировалась от движения «За честные выборы!».
Вероятно, системные партии, выходя на выборы, занимаются не только обманом избирателей, но и самообманом. Они могут руководствоваться соображениями, схожими с теми, которые уже встречались в истории. Самюэль Хантингтон приводил 14 примеров «опрокидывающих», или «ошеломляющих» (stuning), выборов в разных странах мира — когда авторитарный режим спонтанно терпел поражение. (1)
Однако во всех этих случаях демократизация происходила вследствие референдумов или проведения первых выборов после долгого перерыва. Ни одного примера победы оппозиции на главных выборах в долгоиграющих авторитарных режимах, держащих выборы под контролем, в списке нет. Тем не менее идея электорального перехода к демократии получила развитие: Андреас Шедлер (2) и Стаффан Линдберг (3) стремились теоретически обосновать такую возможность. Однако первый в явном виде указывал на фактор борьбы оппозиции за изменение электоральных правил (чего в случае системной оппозиции в России не наблюдается), второй ссылался на опыт демократизации Ганы, в котором такая борьба в 1992—2000 годах имела место. Идея, что демократизация может быть достигнута эволюционным путем, без особых усилий со стороны оппозиции за электоральные изменения не подтверждается ни эмпирически, ни теоретически. Тем не менее, похоже, она служит ядром идеологии, оправдывающей образ действия (= бездействия) системной оппозиции.
Вероятно, системные партии, выходя на выборы, занимаются не только обманом избирателей, но и самообманом. Они могут руководствоваться соображениями, схожими с теми, которые уже встречались в истории. Самюэль Хантингтон приводил 14 примеров «опрокидывающих», или «ошеломляющих» (stuning), выборов в разных странах мира — когда авторитарный режим спонтанно терпел поражение. (1)
Однако во всех этих случаях демократизация происходила вследствие референдумов или проведения первых выборов после долгого перерыва. Ни одного примера победы оппозиции на главных выборах в долгоиграющих авторитарных режимах, держащих выборы под контролем, в списке нет. Тем не менее идея электорального перехода к демократии получила развитие: Андреас Шедлер (2) и Стаффан Линдберг (3) стремились теоретически обосновать такую возможность. Однако первый в явном виде указывал на фактор борьбы оппозиции за изменение электоральных правил (чего в случае системной оппозиции в России не наблюдается), второй ссылался на опыт демократизации Ганы, в котором такая борьба в 1992—2000 годах имела место. Идея, что демократизация может быть достигнута эволюционным путем, без особых усилий со стороны оппозиции за электоральные изменения не подтверждается ни эмпирически, ни теоретически. Тем не менее, похоже, она служит ядром идеологии, оправдывающей образ действия (= бездействия) системной оппозиции.
Перспективы электорального протеста
По завершении президентских выборов возможности протестной мобилизации, связанной с электоральной тематикой, естественно, иссякли. Ее остроумное соединение с протестом против планов повышения пенсионного возраста в рамках всероссийской акции 9 сентября вряд ли можно считать в этом плане чем-то большим, нежели напоминание о важности борьбы за выборы. Люди вышли на улицу именно против пенсионной «реформы» и политики российских властей в целом.
Вероятнее всего, до парламентских выборов 2021 года протест если и будет развиваться, то по другим — не электоральным — тематическим линиям (попытка внесистемной оппозиции принять участие в выборах в московскую городскую думу в 2019 году вряд ли вернет силу электоральному протесту). Далеко не всякая политическая кампания, приуроченная к этому периоду, может принести успех внесистемной оппозиции. Если недопуск лидера внесистемной оппозиции к участию в президентских выборах не вызвал массового возмущения в обществе и не стал стимулом для системной оппозиции для пересмотра стратегий, то факт нерегистрации партии Навального и, следовательно, ее неучастия в выборах в Госдуму имеет еще меньше шансов стать основанием для массовых протестов.
Между тем, режим будет вести последовательную работу по подготовке к президентским выборам 2024 года, манипулируя, если понадобится правилами игры во всех сферах политики. В частности, уже сейчас можно зафиксировать успешный выбор момента для повышения пенсионного возраста и налогов: к выборам 2021 года эта тематика утратит какую-либо остроту. При этом неизбежное принесение в жертву результатов некоторых региональных выборов в нынешнем и, возможно, следующем сентябре не только является малой платой за пенсионную «реформу», но и способствует тому, чтобы системная оппозиция не пересматривала свои стратегии в расчете на сохранение или даже увеличение парламентского представительства в 2021 году.
Вероятнее всего, до парламентских выборов 2021 года протест если и будет развиваться, то по другим — не электоральным — тематическим линиям (попытка внесистемной оппозиции принять участие в выборах в московскую городскую думу в 2019 году вряд ли вернет силу электоральному протесту). Далеко не всякая политическая кампания, приуроченная к этому периоду, может принести успех внесистемной оппозиции. Если недопуск лидера внесистемной оппозиции к участию в президентских выборах не вызвал массового возмущения в обществе и не стал стимулом для системной оппозиции для пересмотра стратегий, то факт нерегистрации партии Навального и, следовательно, ее неучастия в выборах в Госдуму имеет еще меньше шансов стать основанием для массовых протестов.
Между тем, режим будет вести последовательную работу по подготовке к президентским выборам 2024 года, манипулируя, если понадобится правилами игры во всех сферах политики. В частности, уже сейчас можно зафиксировать успешный выбор момента для повышения пенсионного возраста и налогов: к выборам 2021 года эта тематика утратит какую-либо остроту. При этом неизбежное принесение в жертву результатов некоторых региональных выборов в нынешнем и, возможно, следующем сентябре не только является малой платой за пенсионную «реформу», но и способствует тому, чтобы системная оппозиция не пересматривала свои стратегии в расчете на сохранение или даже увеличение парламентского представительства в 2021 году.
Однако надо учитывать, что, не регистрируя партию Навального и не допуская ее на следующие парламентские выборы, режим стимулирует внесистемную оппозицию сосредоточиться на мобилизации массовой поддержки в других формах: уличных акциях, расследовательской деятельности, развития оппозиционных медиа, политического волонтерства, денежных пожертвований, возможного выхода на кампании неповиновения и т. п.
Чтобы препятствовать росту протестных настроений и неизбежному в этом случае повышению популярности Навального, нужны будут не только полицейские меры, но и политические действия, сопоставимые по силе воздействия с присоединением Крыма. А это в свою очередь даст новую пищу для контрмобилизации со стороны оппозиции.
В этих условиях стимулы для ведения собственной игры могут получить партии системной оппозиции, в том числе — в зависимости от количества полученных в 2021 году мест в парламенте. Как резкое увеличение, так и снижение представительства в парламенте (это уже случалось с КПРФ — в 2003 году она получила 51 место в Госдуме, в 2007 — 57. После скачка в 2011 году до 92 мест в 2016 году произошло снижение — 42 места) может стать причиной для пересмотра стратегии в преддверие 2024 года. Примеры того, как лояльные режимам оппозиционные партии входили во вкус настоящей политической борьбы по мере нарастания проблем у авторитарных властей, можно найти в истории Бразилии, Мексики, Уругвая, Сенегала, Ганы и других стран.
В любом случае электоральная проблематика в протесте будет периодически возникать. Нельзя исключать, что она может даже оказаться на первом месте в связи с решением проблемы «второго третьего» срока Путина. Примеры, когда подобное происходило, правда, в еще более невыгодных для режимах контекстах, — Бразилия и Южная Корея в 1980-х годах: там проводились парламентские выборы, но выборы президента были непрямыми, поэтому объединяющим оппозицию лозунгом стало требование прямых выборов. В Мексике, как и в Бразилии в 1990-е годы основным требованием оппозиции стало проведение электоральных реформ. Во всех этих случаях дело закончилось демократизацией.
В этих условиях стимулы для ведения собственной игры могут получить партии системной оппозиции, в том числе — в зависимости от количества полученных в 2021 году мест в парламенте. Как резкое увеличение, так и снижение представительства в парламенте (это уже случалось с КПРФ — в 2003 году она получила 51 место в Госдуме, в 2007 — 57. После скачка в 2011 году до 92 мест в 2016 году произошло снижение — 42 места) может стать причиной для пересмотра стратегии в преддверие 2024 года. Примеры того, как лояльные режимам оппозиционные партии входили во вкус настоящей политической борьбы по мере нарастания проблем у авторитарных властей, можно найти в истории Бразилии, Мексики, Уругвая, Сенегала, Ганы и других стран.
В любом случае электоральная проблематика в протесте будет периодически возникать. Нельзя исключать, что она может даже оказаться на первом месте в связи с решением проблемы «второго третьего» срока Путина. Примеры, когда подобное происходило, правда, в еще более невыгодных для режимах контекстах, — Бразилия и Южная Корея в 1980-х годах: там проводились парламентские выборы, но выборы президента были непрямыми, поэтому объединяющим оппозицию лозунгом стало требование прямых выборов. В Мексике, как и в Бразилии в 1990-е годы основным требованием оппозиции стало проведение электоральных реформ. Во всех этих случаях дело закончилось демократизацией.
1. Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце ХХ века. М.: РОССПЭН, 2003. С. 189−194.
2. Schedler A. The Nested Game of Democratization by Elections // International Political Science Review. 2002. Vol. 23. № 1. P. 103−122.
3. Lindberg S. A Theory of Elections as a Mode of Transition // Democratization by Elections: a New Mode of Transition / Lindberg S. (ed.). Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2009. P. 314−341.
