Кирилл Рогов

Еще одна фундаментальная идея программы — это создание специального фонда (Фонда будущих поколений) при Пенсионном фонде, в который должны быть переданы часть нефтегазовых доходов, принадлежащие государству рыночные активы и доходы от специального налога на приватизацию. Эта идея в своих основных чертах столь прозрачна и столь давно известна, что удивительным кажется лишь одно — почему она в России практически не обсуждается? В том числе «системными» либеральными экономистами, столь озабоченными проблемами пенсионной системы. Почему ее не обсуждают власти — понятно, но почему ее не обсуждает общество?

Фонд национального благосостояния был создан в России в 2008 г. именно с целью накапливать в нем нефтяные доходы для поддержки пенсионной системы. Проблема в том, что в нем ничего не накопили. При том, что доходы от экспорта нефти и газа в 2009 — 2016 гг. составили 2.2 трлн долларов (это практически в два раза больше, чем в 2000 — 2008 гг.). Если бы все нефтегазовые доходы выше уровня 2005 г. (а это уже средняя цена барреля по 55 долларов в тогдашних долларах, т. е. около 70 в сегодняшних) поступали в этот фонд и сберегались, то в нем сейчас должно было быть около 1 трлн долларов (сейчас в фонде номинально 66 млрд.). При доходности инвестирования этих средств на уровне 4.5% (средняя доходность вложений аналогичного норвежского фонда) они бы давали более 45 млрд долларов в год, что составляет около трети потребностей пенсионной системы (при средней пенсии 13 тыс. руб).

Но и сегодня имеет смысл зафиксировать долю нефтегазовых доходов, которая направлялась бы автоматом в фонд поддержки пенсионной системы. Это имеет прежде всего институциональный смысл. Потому что, пропуская через бюджет, сегодня исполнительная власть может тратить эти доходы на что угодно, а потом заявить, что для исполнения пенсионных обязательств нужно поднять налоги, потому что не хватает на пенсии. И пенсионеры (а это 40% голосующих) скажут — да.

Что касается передачи в управление фонда будущих поколений принадлежащих государству активов, то эту идею сформулировал Егор Гайдар еще в начале 2000х гг. И она тоже имеет прежде всего институциональный смысл, в этом нет ни популизма, ни стремления «все отнять и поделить». Сегодня доходы от использования государственной собственности, почитай, ничьи. Ими, также как и нефтегазовыми доходами, принадлежащими государству, бесконтрольно распоряжается исполнительная власть и ее назначенцы, и именно эти доходы и активы являются одним из главных ресурсов, питающих систему частно-государственной олигархии. В случае передачи их в управление Пенсионного фонда они окажутся под бдительным оком самого мощного отряда российских избирателей — пенсионеров. Пускай они следят за Сечиным и тем, как он распоряжается их доходами.

Сегодняшняя модель пенсионного обеспечения является перераспределительно-патерналистской. Средств от структурных источников пополнения пенсионной системы не хватает для исполнения обязательств, и распорядитель бюджетных средств (президент) волевым решением передает пенсионерам часть бюджетных средств. Но это фикция и обман. По сути, это те же самые рентные доходы, но пока их назначение не закреплено законодательно, они являются ресурсом волюнтаризма и увеличения политического веса их конечного распорядителя — президента и исполнительной бюрократии.

Третьим источником пополнения Фонда будущих поколений, согласно программе, является доход от нового налога — налога на приватизацию («налога на инфраструктуру, созданную трудом прежних поколений»). Эта идея вызвала канонаду критики: популизм! перераспределение! где же право частной собственности?!

Еще лет пятнадцать назад я тоже скорее всего возмутился бы. Сегодня идея вовсе не кажется возмутительной. Скажем прямо, в России существует институт условной частной собственности. Это значит, что собственность может быть в любой момент отчуждена, если у владельца не хватит политического ресурса для ее защиты. Причина такого положения дел не только в бесконтрольности силовой бюрократии и коррумпированности судов, она также связана с тем, что частная собственность (кроме личной), а в особенности крупная частная собственность не легитимна в представлении большинства граждан. Я не склонен с навальновской неистовостью винить в этом исключительно «грабительскую приватизацию 1990х». Скорее это следствие того, что несправедливая приватизация в условиях слабого правопорядка закрепила несправедливый порядок функционирования рынков.

Так или иначе, но нелегитимность собственности в представлении большинства россиян тесно связана с ублюдочным характером этого института в России и является одним из факторов постоянного политического и силового перераспределения собственности. В этом смысле «приватизация 90х» не окончена и не завершилась. И постоянный передел собственности — проявление этой незавершенности.

Предлагаемый налог, в совокупности с усилиями по демонтажу частно-государственной олигархии и системной коррупции, должен сыграть определенную роль в подведении черты под этой эпохой. Здесь важно, однако, правильно определить идеологию налога: он не является налогом на тех, кто «получил собственность за бесценок». Это невозможно сделать. Он обращен на собственность и ее сегодняшних владельцев и является компенсацией тех средств, которые не были (и если честно, вряд ли могли быть) собраны в процессе первичной приватизации.

Самый сильный аргумент против налога — это сложность его администрирования, в частности — определения налоговой базы. Однако если решить эту техническую задачу и если налог станет элементом системы мер, подводящих черту под эпохой «коррупционного капитализма», то возможный общественный выигрыш в результате улучшения социального и делового климата значительно превысит эти издержки.

Спор о приватизационном налоге фокусирует принципиальную проблематику дискуссий вокруг программы Навального. И является важным моментом самоопределения российской оппозиции.

Приватизационный налог мера вовсе не популистская. Под популизмом логично подразумевать обещания, которые приятно звучат для избирателя, но на самом деле не могут быть исполнены или несут в себе скрытые издержки, о которых избиратель не догадывается. К таким мерам в программе Навального, определенно относится обещание ипотеки под 2%. Это, на мой взгляд, вредное обещание. Налог на приватизацию — это не популизм, а нормальная «левая», перераспределительная мера. Которая вполне соответствует господствующим массовым представлениям о справедливости.

Наиболее яростный критик экономической программы Навального экономист и финансист Андрей Мовчан предельно четко сформулировал политический смысл своих претензий (https://echo.msk.ru/blog/movchan_a/2 112 806-echo/): обязанность элит формировать в общественном мнении право-либеральный консенсус, чтобы, когда у России через 5 — 10 лет появится шанс на изменение существующего порядка, общество двинулось на этой развилке в правильную сторону, а левая риторика Навального воспитывает в обществе безответственное желание «раздать и поделить».

Я лично не увидел в программе Навального планов «раздать и поделить» и «выбросить на обочину миллионы граждан России», которое увидел Мовчан. Но дело даже не в этом. И дело даже не в том, что триллиона долларов, которые должны были бы быть в фонде национального благосостояния, там нет. Вопрос в том — где он, этот триллион? А он известно где — в офшорах, в недвижимости на Лазурном берегу или на худой конец в Дубаи. И я думаю, что обращенные к обществу и нации призывы российской элиты к «ответственности» в этой ситуации имеют крайне мало шансов на успех и понимание.

В последние 20 лет в России установился право-олигархический режим, опирающийся преимущественно на перераспределение и присвоение сырьевой ренты. Закономерным образом режим этот эволюционировал за эти 20 лет от мягких авторитарных форм к все более жестким и полицейским. Смена такого режима на право-либеральный выглядит делом несбыточным. А «левый поворот» — почти неизбежным. Оптимально реалистичной альтернативой право-олигархическому режиму, который не может обеспечить высоких темпов экономического роста, является лево-либеральный режим. И вопрос, собственно, состоит в том, сумеют ли элиты сформулировать компромиссную формулу этого «левого поворота» или общественная поляризация приведет в итоге к тем противостояниям и взлету настоящих левых популистов, о которых Андрей Мовчан вполне убедительно пишет в своем опусе.

Ту станцию, на которой собирается высадиться Андрей Мовчан, на мой взгляд, российские элиты давно проехали по дороге в Куршевель. И надеяться на понимание тех, кто в Куршевель не ездил, им не стоит. А потому не стоит и преувеличивать «левый популизм» Навального, который на самом деле носит вполне умеренные формы. В его программе я как раз вижу попытку сформулировать тот компромисс между небеспочвенным «левым остервенением» и эгоизмом офшорных элит. В конце концов тот европейский капитализм, который мы знаем сформировался в результате подобного компромисса. И мне кажется, что актуальной и ответственной задачей является как раз думать над формулой и параметрами этого компромисса и участвовать в его выработке.