Мнение
Куда пойдет управляемая партийность
#внутренняяполитика
Как падение рейтингов партии власти может повлиять на электоральную политику государства
Обсуждение дальнейшей судьбы партийной системы, возможных новых слияний и поглощений вновь становится одной из основных тем политической жизни. Причина понятна — электоральные проблемы власти при напоминающей творение таксидермиста партийной системе, где все не совсем то, чем кажется. Нормальные партии должны выражать и представлять интересы избирателей, наши «партии» скорее призваны утилизировать раздражение и недовольство граждан. Причем многие граждане это все более отчетливо осознают.
К сожалению, вся дискуссия вокруг будущего наших партий не о том, что появятся живые партии, объединяющие граждан. Для этого нужна готовность власти принимать и регистрировать структуры, которые граждане создают. Но этой готовности нет, и не предвидится до тех пор, пока у власти будут жить надежды, что с избирателей хватит и муляжей. И только если возникнет ощущение тупика построенной конструкции, возможны системные изменения. Только тогда, но никак не раньше. Есть еще шанс на добровольное самореформирование как акт доброй воли, но российская политика — не о том, как должно быть правильно для общественного развития. Она о том, как должно быть самой власти выгодно. Поэтому вся дискуссия о будущем партийной системы, по сути, сводится к вопросу, какое следующее партийно-политическое чучело изготовят отечественные политические таксидермисты. Муляж чего это будет — новых левых или правых популистов, новых либералов или чего-то еще.
Итак, что же будет происходить с нашими партиями и чего с ними точно не произойдет.
Во-первых, произойдет ли. Произойдет, но не сразу. Система устроена крайне инерционно и до последнего будет пытаться держаться за статус-кво. Казалось бы, очевидное по итогам выборов 9 сентября усиление протестных настроений в стране, которое выразилось в крайне неприятных для партии власти результатах выборов (как основных, так и вторых туров губернаторских выборов), несомненно, должно привести к определенным изменениям политики в отношении партий, выборов и избирательной системы. Они и наступили, но пока не системные, а частные. Логика такая: произошли технологические ошибки, и мы их исправим. Просто кто-то должен ответить за провал — иначе бюрократическая машина работать не умеет.
В числе явных жертв технологи-неудачники, губернаторы-потенциальные участники следующих выборов, которых начинают менять заранее даже там, где в этом не было необходимости. В ближайшее время власть будет форсировать обновление губернаторского корпуса и самой партии власти. При этом неспособность соблюсти разумные границы может принести больше вреда, чем пользы при применении различных технологий ослабления системной оппозиции (яркий пример — дискредитация КПРФ, не ставшей выдвигать кандидата на новых выборах губернатора в Приморье). Только если и в результате выборов 2019 года выяснится, что технологические меры не помогают и риски выживания политической системы растут, дело может всерьез дойти до обсуждения более жестких и системных решений.
Во-вторых, что именно может поменяться после 2019 года и чего точно не произойдет.
Очевидно, что уже давно существует проблема постоянно откладываемой перезагрузки партийной системы («кризис возрастов» стареющего руководства системных партий, которое утратило энергию и политическую эффективность, на фоне роста амбиций и активности несистемной оппозиции в лице «новых популистов», в первую очередь Алексея Навального). Есть вопрос со сценарием выборов Государственной думы 2021 года и с неизбежной ликвидацией в 2019—2020 многих созданных в 2012—2013 годах политических партий, не отвечающих требованиям закона «О политических партиях» о минимально допустимом уровне участия в федеральных, региональных и местных выборах в течение семи лет после создания. Вопрос придется решать или через изменение закона, или путем создания новых партий, или через существенный ребрендинг части партий, которые сохранятся с учетом политтехнологических замыслов нынешнего блока внутренней политики в Администрации Президента Р Ф.
Общее недовольство властью и усталость от ее конкретных представителей в регионах привели к парадоксальной ситуации — в условиях недопуска на выборы серьезных претендентов избиратели готовы голосовать даже за откровенно слабых и не готовых к управлению оппонентов, которые фактически не вели избирательной кампании. Нечто похожее происходило на первых свободных выборах в СССР в 1989 и 1990 годах, когда во многих округах имело место протестное голосование против представителей номенклатуры.
Резкое усиление протестных настроений на фоне непопулярных социальных реформ при одновременном росте налогов и снижении доходов граждан неизбежно должно вести к усилению политических позиций системной оппозиции. Предпосылки для этого создала сама власть, приняв весной 2014 года поправки в законодательство, лишившие большинство новых партий льгот при регистрации своих кандидатов и партийных списков. В результате именно парламентские партии наиболее защищены при выдвижении и регистрации кандидатов и партийных списков — во многих случаях в бюллетенях на региональных выборах оказываются только их представители. Фактически у большинства избирателей просто не остается иного выхода, как голосовать или за КПРФ, или за ЛДПР, или за «Справедливую Россию». Стремление защитить свои политические инвестиции ведет к тому, что именно к системной оппозиции в первую очередь обращаются силы, заинтересованные в продвижении своих кандидатов и по какой-либо причине не желающие связываться с «партией власти». Рост протестного голосования делает участие в выборах от этих партий более привлекательным для потенциальных кандидатов и их спонсоров
КПРФ, несомненно, — главный бенефициар роста протестного голосования. В большинстве регионов после снижения результатов партии в 2013—2017 годах они вновь близки к показателям 2011 года. Более того, по сравнению с 2011 годом отмечен существенный рост поддержки партии в Хакасии, Забайкальском крае, Якутии, Ивановской, Иркутской, Ульяновской областях. Единственным явно девиантным случаем сохранения низких результатов КПРФ и «невозврата» к 2011 году является Калмыкия. На выборах региональных парламентов списки КПРФ лидируют в большинстве ТИК крупных городов.
Поддержка ЛДПР в большинстве регионов сохраняется на достаточно высоком уровне, достигнутом в 2016 году. Хотя в ряде случаев отмечено ее снижение (так в Забайкальском крае, традиционно базовом для ЛДПР, ее догнала КПРФ, что представляется следствием слишком тесного сотрудничества партии в крае с администрацией).
Из парламентских партий «Справедливая Россия» показывает наихудшую динамику, хотя и ее результаты выше уровня голосования на аналогичных выборах 2013 года (в первую очередь, из-за уменьшения числа партий в бюллетене и снижения распыления голосов). Однако этого все равно не хватает для восстановления пиковых показателей партии на выборах 2011 года, и в большинстве случаев она уступает и КПРФ, и ЛДПР, получая на уровне 7−9%. Агиткампания партии из всех парламентских партий была самой малозаметной и неяркой, во многих регионах ее агитационной кампании либо фактически не было, либо она повторяла ранее известные агитационные образы, что означало отсутствие какого-либо эффекта новизны, при этом само политическое позиционирование партии становится все более невнятным, а выступавшие ее основным ресурсом местные лидеры активно уходят либо в другие проекты, либо вообще покидают публичную политику.
Из иных партий можно отметить «Яблоко», которое прошло в гордумы Великого Новгорода и Екатеринбурга (здесь впервые). В Рязани, судя по всему, партии помешали пройти в гордуму нарушения при подсчете голосов. Существенно выросло голосование даже за политических фриков-спойлеров КПРФ, которых власть выдвигает для сдерживания «системной» оппозиции. Во многих регионах полувиртуальные партии «Коммунисты России» и КПСС (Коммунистическая партия социальной справедливости) набрали 5−6% голосов, что можно расценить как рост протестного голосования не только против власти, но даже и против системной оппозиции. Как представляется, эти партии получили часть роста протестных голосов, причем в их случае это протестное голосование, вероятно, уже не только против власти, но и против «системной» парламентской оппозиции в ее нынешнем виде. Столь высокие проценты данных партий вряд ли могут объясняться только ошибками избирателей и местом партий в бюллетене.
Усиление политических позиций и электорального веса «системных» партий неизбежно повысит личные политические амбиции их конкретных представителей. Это означает, что будет снижаться их психологическая зависимость от органов власти, будут увеличиваться попытки фрондировать, будут расти амбиции и запросы в ходе политического торга.
Можно отметить, что в регионах при этом одновременно продолжается процесс существенного кадрового обновления руководства региональных отделений КПРФ, за которым следует и обновление депутатского корпуса. Более молодые, амбициозные фигуры внутри партии, очевидно, усиливаются, и в отличие от старой части ее руководства, привыкшего к «договорным матчам» и вполне комфортной жизни в привычных кабинетах, эти новые лидеры имеют амбиции, желание и личную энергию чего-то добиваться (Хакасия и Приморье — яркий пример). Похожее поколение сформировалось и в ряде региональных организаций ЛДПР (амбициозные молодые люди 30−40 лет).
К сожалению, вся дискуссия вокруг будущего наших партий не о том, что появятся живые партии, объединяющие граждан. Для этого нужна готовность власти принимать и регистрировать структуры, которые граждане создают. Но этой готовности нет, и не предвидится до тех пор, пока у власти будут жить надежды, что с избирателей хватит и муляжей. И только если возникнет ощущение тупика построенной конструкции, возможны системные изменения. Только тогда, но никак не раньше. Есть еще шанс на добровольное самореформирование как акт доброй воли, но российская политика — не о том, как должно быть правильно для общественного развития. Она о том, как должно быть самой власти выгодно. Поэтому вся дискуссия о будущем партийной системы, по сути, сводится к вопросу, какое следующее партийно-политическое чучело изготовят отечественные политические таксидермисты. Муляж чего это будет — новых левых или правых популистов, новых либералов или чего-то еще.
Итак, что же будет происходить с нашими партиями и чего с ними точно не произойдет.
Во-первых, произойдет ли. Произойдет, но не сразу. Система устроена крайне инерционно и до последнего будет пытаться держаться за статус-кво. Казалось бы, очевидное по итогам выборов 9 сентября усиление протестных настроений в стране, которое выразилось в крайне неприятных для партии власти результатах выборов (как основных, так и вторых туров губернаторских выборов), несомненно, должно привести к определенным изменениям политики в отношении партий, выборов и избирательной системы. Они и наступили, но пока не системные, а частные. Логика такая: произошли технологические ошибки, и мы их исправим. Просто кто-то должен ответить за провал — иначе бюрократическая машина работать не умеет.
В числе явных жертв технологи-неудачники, губернаторы-потенциальные участники следующих выборов, которых начинают менять заранее даже там, где в этом не было необходимости. В ближайшее время власть будет форсировать обновление губернаторского корпуса и самой партии власти. При этом неспособность соблюсти разумные границы может принести больше вреда, чем пользы при применении различных технологий ослабления системной оппозиции (яркий пример — дискредитация КПРФ, не ставшей выдвигать кандидата на новых выборах губернатора в Приморье). Только если и в результате выборов 2019 года выяснится, что технологические меры не помогают и риски выживания политической системы растут, дело может всерьез дойти до обсуждения более жестких и системных решений.
Во-вторых, что именно может поменяться после 2019 года и чего точно не произойдет.
Очевидно, что уже давно существует проблема постоянно откладываемой перезагрузки партийной системы («кризис возрастов» стареющего руководства системных партий, которое утратило энергию и политическую эффективность, на фоне роста амбиций и активности несистемной оппозиции в лице «новых популистов», в первую очередь Алексея Навального). Есть вопрос со сценарием выборов Государственной думы 2021 года и с неизбежной ликвидацией в 2019—2020 многих созданных в 2012—2013 годах политических партий, не отвечающих требованиям закона «О политических партиях» о минимально допустимом уровне участия в федеральных, региональных и местных выборах в течение семи лет после создания. Вопрос придется решать или через изменение закона, или путем создания новых партий, или через существенный ребрендинг части партий, которые сохранятся с учетом политтехнологических замыслов нынешнего блока внутренней политики в Администрации Президента Р Ф.
Общее недовольство властью и усталость от ее конкретных представителей в регионах привели к парадоксальной ситуации — в условиях недопуска на выборы серьезных претендентов избиратели готовы голосовать даже за откровенно слабых и не готовых к управлению оппонентов, которые фактически не вели избирательной кампании. Нечто похожее происходило на первых свободных выборах в СССР в 1989 и 1990 годах, когда во многих округах имело место протестное голосование против представителей номенклатуры.
Резкое усиление протестных настроений на фоне непопулярных социальных реформ при одновременном росте налогов и снижении доходов граждан неизбежно должно вести к усилению политических позиций системной оппозиции. Предпосылки для этого создала сама власть, приняв весной 2014 года поправки в законодательство, лишившие большинство новых партий льгот при регистрации своих кандидатов и партийных списков. В результате именно парламентские партии наиболее защищены при выдвижении и регистрации кандидатов и партийных списков — во многих случаях в бюллетенях на региональных выборах оказываются только их представители. Фактически у большинства избирателей просто не остается иного выхода, как голосовать или за КПРФ, или за ЛДПР, или за «Справедливую Россию». Стремление защитить свои политические инвестиции ведет к тому, что именно к системной оппозиции в первую очередь обращаются силы, заинтересованные в продвижении своих кандидатов и по какой-либо причине не желающие связываться с «партией власти». Рост протестного голосования делает участие в выборах от этих партий более привлекательным для потенциальных кандидатов и их спонсоров
КПРФ, несомненно, — главный бенефициар роста протестного голосования. В большинстве регионов после снижения результатов партии в 2013—2017 годах они вновь близки к показателям 2011 года. Более того, по сравнению с 2011 годом отмечен существенный рост поддержки партии в Хакасии, Забайкальском крае, Якутии, Ивановской, Иркутской, Ульяновской областях. Единственным явно девиантным случаем сохранения низких результатов КПРФ и «невозврата» к 2011 году является Калмыкия. На выборах региональных парламентов списки КПРФ лидируют в большинстве ТИК крупных городов.
Поддержка ЛДПР в большинстве регионов сохраняется на достаточно высоком уровне, достигнутом в 2016 году. Хотя в ряде случаев отмечено ее снижение (так в Забайкальском крае, традиционно базовом для ЛДПР, ее догнала КПРФ, что представляется следствием слишком тесного сотрудничества партии в крае с администрацией).
Из парламентских партий «Справедливая Россия» показывает наихудшую динамику, хотя и ее результаты выше уровня голосования на аналогичных выборах 2013 года (в первую очередь, из-за уменьшения числа партий в бюллетене и снижения распыления голосов). Однако этого все равно не хватает для восстановления пиковых показателей партии на выборах 2011 года, и в большинстве случаев она уступает и КПРФ, и ЛДПР, получая на уровне 7−9%. Агиткампания партии из всех парламентских партий была самой малозаметной и неяркой, во многих регионах ее агитационной кампании либо фактически не было, либо она повторяла ранее известные агитационные образы, что означало отсутствие какого-либо эффекта новизны, при этом само политическое позиционирование партии становится все более невнятным, а выступавшие ее основным ресурсом местные лидеры активно уходят либо в другие проекты, либо вообще покидают публичную политику.
Из иных партий можно отметить «Яблоко», которое прошло в гордумы Великого Новгорода и Екатеринбурга (здесь впервые). В Рязани, судя по всему, партии помешали пройти в гордуму нарушения при подсчете голосов. Существенно выросло голосование даже за политических фриков-спойлеров КПРФ, которых власть выдвигает для сдерживания «системной» оппозиции. Во многих регионах полувиртуальные партии «Коммунисты России» и КПСС (Коммунистическая партия социальной справедливости) набрали 5−6% голосов, что можно расценить как рост протестного голосования не только против власти, но даже и против системной оппозиции. Как представляется, эти партии получили часть роста протестных голосов, причем в их случае это протестное голосование, вероятно, уже не только против власти, но и против «системной» парламентской оппозиции в ее нынешнем виде. Столь высокие проценты данных партий вряд ли могут объясняться только ошибками избирателей и местом партий в бюллетене.
Усиление политических позиций и электорального веса «системных» партий неизбежно повысит личные политические амбиции их конкретных представителей. Это означает, что будет снижаться их психологическая зависимость от органов власти, будут увеличиваться попытки фрондировать, будут расти амбиции и запросы в ходе политического торга.
Можно отметить, что в регионах при этом одновременно продолжается процесс существенного кадрового обновления руководства региональных отделений КПРФ, за которым следует и обновление депутатского корпуса. Более молодые, амбициозные фигуры внутри партии, очевидно, усиливаются, и в отличие от старой части ее руководства, привыкшего к «договорным матчам» и вполне комфортной жизни в привычных кабинетах, эти новые лидеры имеют амбиции, желание и личную энергию чего-то добиваться (Хакасия и Приморье — яркий пример). Похожее поколение сформировалось и в ряде региональных организаций ЛДПР (амбициозные молодые люди 30−40 лет).
Как будет реагировать Кремль?
В России власть довольно плохо анализирует последствия принимаемых решений в будущем, предпочитая чисто «политтехнологические» меры по принципу «здесь и сейчас», а лишь затем реагируя на «побочные эффекты» уже принятых решений. Для сегодняшнего момента это означает, что борьба с усилением системной оппозиции, которое для власти стало побочным эффектом проводимой социальной политики и чрезмерной зачистки политического поля, станет одной из главных задач кремлевских политтехнологов. Если ранее основной задачей были восстановление контроля над «системными партиями» и недопуск на выборы «внесистемной оппозиции», то теперь актуальной проблемой становится сдерживание усиления уже и «системной оппозиции».
Решать эту проблему, скорее всего, будут традиционными способами:
- Диффамационные кампании, информационные провокации, черный PR;
- Стимулирование внутренних конфликтов;
- Попытка подкупа части партийного менеджмента и сговора;
- Поддержка спойлерских проектов с целью распыления протестных голосов (по принципу «лучше иметь семь конфликтующих друг с другом оппозиционеров, чем одного»)
При этом поддерживаемые спойлерские проекты, с точки зрения интереса власти, также не должны становиться слишком сильными. Любые сценарии «двухпартийной системы» представляются для власти крайне рискованными и скорее «фантазийными».
Поляризация и концентрация протеста вокруг одного полюса несет слишком большие риски «опрокидывающих выборов» (нечто похожее уже произошло в ходе вторых туров губернаторских выборов в сентябре 2018).
Кроме того, и сами двухпартийные системы в мире почти не встречаются, тем более в странах с применением пропорциональной избирательной системы. Из «классической» политологии известно, что двухпартийности способствует мажоритарная система относительного большинства (именно такая система действует в США и в Великобритании), когда «победитель получает все» независимо от отрыва от оппонентов. Данная система обычно делает выбор дуалистичным, когда политические силы естественным путем концентрируют силы на противоположных полюсах. Для достижения успеха в такой системе желательно задолго до выборов определить единого кандидата для максимально широкого спектра сил.
В ряде стран это достигается с помощью института «праймериз» (первичных выборов), когда проводятся внутрипартийные выборы общего кандидата, в других странах действует механизм взаимных консультаций и определения наиболее конкурентоспособного кандидата. Однако даже подобная избирательная система не всегда гарантирует двухпартийности, так как в разных частях страны могут доминировать разные партии (проще говоря, пара лидеров в каждом округе может быть разная). Кроме того, жизнь редко можно свести к одному дуализму — на практике происходит напластование различных размежеваний (правые-левые, националисты-западники, город-периферия и т. д.), и таким образом их взаимное перекрещивание приводит к многопартийности.
Реальная совместимость дуализмов и дает итоговое число партий, представляющих основные общественные интересы. На эти естественные расколы накладывается стимулирующее действие избирательного законодательства конкретной страны, и в результате мы имеем ту или иную партийную систему. В результате на практике «чистых» двухпартийных систем нет почти нигде в мире, за исключением уникальной системы США, ряда систем маленьких стран Карибского бассейна и некоторых стран Африки.
Часто две или три партии крупнее остальных, но в парламенте обычно есть и иные игроки. Есть страны, в которых двухпартийность, в силу их крайней внутренней неоднородности и множества противоречий, в принципе невозможна, к ним, очевидно, относится и Россия. Опыт последних 25 лет говорит, что любые жесткие схемы не способны объединить в рамках двух или даже трех партий все разнообразие региональных, клановых, социально-классовых и этнических интересов, имеющихся в России.
Кроме того, и сами двухпартийные системы в мире почти не встречаются, тем более в странах с применением пропорциональной избирательной системы. Из «классической» политологии известно, что двухпартийности способствует мажоритарная система относительного большинства (именно такая система действует в США и в Великобритании), когда «победитель получает все» независимо от отрыва от оппонентов. Данная система обычно делает выбор дуалистичным, когда политические силы естественным путем концентрируют силы на противоположных полюсах. Для достижения успеха в такой системе желательно задолго до выборов определить единого кандидата для максимально широкого спектра сил.
В ряде стран это достигается с помощью института «праймериз» (первичных выборов), когда проводятся внутрипартийные выборы общего кандидата, в других странах действует механизм взаимных консультаций и определения наиболее конкурентоспособного кандидата. Однако даже подобная избирательная система не всегда гарантирует двухпартийности, так как в разных частях страны могут доминировать разные партии (проще говоря, пара лидеров в каждом округе может быть разная). Кроме того, жизнь редко можно свести к одному дуализму — на практике происходит напластование различных размежеваний (правые-левые, националисты-западники, город-периферия и т. д.), и таким образом их взаимное перекрещивание приводит к многопартийности.
Реальная совместимость дуализмов и дает итоговое число партий, представляющих основные общественные интересы. На эти естественные расколы накладывается стимулирующее действие избирательного законодательства конкретной страны, и в результате мы имеем ту или иную партийную систему. В результате на практике «чистых» двухпартийных систем нет почти нигде в мире, за исключением уникальной системы США, ряда систем маленьких стран Карибского бассейна и некоторых стран Африки.
Часто две или три партии крупнее остальных, но в парламенте обычно есть и иные игроки. Есть страны, в которых двухпартийность, в силу их крайней внутренней неоднородности и множества противоречий, в принципе невозможна, к ним, очевидно, относится и Россия. Опыт последних 25 лет говорит, что любые жесткие схемы не способны объединить в рамках двух или даже трех партий все разнообразие региональных, клановых, социально-классовых и этнических интересов, имеющихся в России.
Поэтому сценарий раскрутки партий-спойлеров представляется основным. Скорее всего, активизация спойлеров будет выражаться в «накачивании» «альтернативных коммунистов».
(«Коммунисты России» Максима Сурайкина и КПСС Андрея Богданова), но их электоральный потолок слишком очевиден по причине очевидной фриковости и карикатурности для большинства образованных избирателей.
Однако не исключено и усиление кого-то из партий «второго эшелона»
(Российская партия пенсионеров за справедливость; «Партия пенсионеров России»; Российская экологическая партия «Зеленые»; «Родина») по сценарию 2003 года, когда именно РПП и блок «Родина» изначально имели целью распыление протестных голосов и ослабление КПРФ.
В более радикальном сценарии речь может идти о создании нового политического проекта или путем учреждения новой партии, или путем переименования одной из старых (так же, как в прошлом, создавались СПС в 1998—1999, «Правое дело» в 2008—2009, «Справедливая Россия» в 2006, «Патриоты России» в 2004). Подобный проект вызовет общественный интерес и явно оттянет часть голосов антисистемно голосующих избирателей в силу «эффекта новизны» (голосование за новичков — наиболее частый и простой для избирателей пример антиэлитарного голосования). Имиджево он поможет как левопопулистским, так и правопопулистским, не исключено и появление параллельных новых проектов одновременно на левом и правом фланге. Это было бы особенно оправданно с учетом явного кризиса «Справедливой России» и «политического дожития» ЛДПР, которая так и осталась публично партией одного человека в условиях неизбежного все более явного старения В.Жириновского.
Теоретически возможна перезагрузка одной из старых системных партий (СР, ЛДПР), но эффективность этого сомнительна с учетом накопившихся имиджевых проблем и явных публичных ассоциаций. Большинство избирателей вряд ли сочтут их «действительно новыми».
При этом вопрос о формате новых проектов (новые партии или возвращение института политических блоков) представляется вторичным.
Допуск на выборы «внесистемной» оппозиции, как уже отмечено, представляется возможным только в самом крайнем случае и лишь как часть сценария «пусть оппозиция воюет друг с другом, но не с властью». На него власть может пойти только от безысходности, если станет понятно, что искусственные политтехнологические проекты не работают.
Совсем малореальным представляется сценарий разделения партии власти и замена его на коалицию ряда провластных партий — работать в столь сложной системе нынешняя российская власть явно не готова. Роль медиатора, стоящего над несколькими равновеликими игроками, требует политической мудрости и мастерства. В современной же России господствуют схемы строго иерархические, по-другому в нынешней властной системе работать просто не умеют. Если это и случится, то только после жесткой трансформации системы российской власти как таковой.
Возможным направлением «корректировки» избирательной и партийной системы, в случае если 2019 год не даст электоральной стабилизации для власти, могут быть замены двухтуровой системы губернаторских выборов на однотуровые выборы по системе относительного большинства и/или изменение избирательной системы на выборах депутатов Государственной думы через усиление мажоритарной части; радикальный пересмотр Конституции и т. д.
Однако не исключено и усиление кого-то из партий «второго эшелона»
(Российская партия пенсионеров за справедливость; «Партия пенсионеров России»; Российская экологическая партия «Зеленые»; «Родина») по сценарию 2003 года, когда именно РПП и блок «Родина» изначально имели целью распыление протестных голосов и ослабление КПРФ.
В более радикальном сценарии речь может идти о создании нового политического проекта или путем учреждения новой партии, или путем переименования одной из старых (так же, как в прошлом, создавались СПС в 1998—1999, «Правое дело» в 2008—2009, «Справедливая Россия» в 2006, «Патриоты России» в 2004). Подобный проект вызовет общественный интерес и явно оттянет часть голосов антисистемно голосующих избирателей в силу «эффекта новизны» (голосование за новичков — наиболее частый и простой для избирателей пример антиэлитарного голосования). Имиджево он поможет как левопопулистским, так и правопопулистским, не исключено и появление параллельных новых проектов одновременно на левом и правом фланге. Это было бы особенно оправданно с учетом явного кризиса «Справедливой России» и «политического дожития» ЛДПР, которая так и осталась публично партией одного человека в условиях неизбежного все более явного старения В.Жириновского.
Теоретически возможна перезагрузка одной из старых системных партий (СР, ЛДПР), но эффективность этого сомнительна с учетом накопившихся имиджевых проблем и явных публичных ассоциаций. Большинство избирателей вряд ли сочтут их «действительно новыми».
При этом вопрос о формате новых проектов (новые партии или возвращение института политических блоков) представляется вторичным.
Допуск на выборы «внесистемной» оппозиции, как уже отмечено, представляется возможным только в самом крайнем случае и лишь как часть сценария «пусть оппозиция воюет друг с другом, но не с властью». На него власть может пойти только от безысходности, если станет понятно, что искусственные политтехнологические проекты не работают.
Совсем малореальным представляется сценарий разделения партии власти и замена его на коалицию ряда провластных партий — работать в столь сложной системе нынешняя российская власть явно не готова. Роль медиатора, стоящего над несколькими равновеликими игроками, требует политической мудрости и мастерства. В современной же России господствуют схемы строго иерархические, по-другому в нынешней властной системе работать просто не умеют. Если это и случится, то только после жесткой трансформации системы российской власти как таковой.
Возможным направлением «корректировки» избирательной и партийной системы, в случае если 2019 год не даст электоральной стабилизации для власти, могут быть замены двухтуровой системы губернаторских выборов на однотуровые выборы по системе относительного большинства и/или изменение избирательной системы на выборах депутатов Государственной думы через усиление мажоритарной части; радикальный пересмотр Конституции и т. д.
Комментарии
