Мнение
Обнуление Крымнаша. Почему «партия власти» просела на региональных выборах?
#Внутренняя политика
В минувшее воскресенье в России прошла очередная большая серия мероприятий, которые по внешним признакам подпадают под общепринятое понятие о выборах. Я тоже буду использовать это понятие, хотя замечу, что по другим признакам — и весьма существенным, вроде отсутствия ограничений на участие партий и кандидатов — эти мероприятия выборами, в строгом смысле слова, не были. Однако внешние признаки тоже имеют значение, а главный из них — то, что авторитарные электоральные мероприятия, как и настоящие выборы, генерируют цифры, которые можно проанализировать. С этого и начнем.
В «единый день голосования» всегда избираются многие сотни представительных органов, главным образом — муниципальных. Но здесь поговорим только о наиболее важных, региональных выборах. Таких было сравнительно немного: избирались 22 губернатора и 16 законодательных собраний. Широко известно, что в 18 регионах действующие главы регионов были избраны уже 9 сентября, а в четырех — Хакасии, Приморском и Хабаровском краях и во Владимирской области — будут проводиться повторные голосования. Вопреки мнению Владимира Путина, безмятежно констатировавшего, что второй тур — дело обычное, дело это отнюдь не обычное: с 2012 года, то есть с момента восстановления прямых губернаторских выборов, такое случилось лишь однажды — в 2015 году в Иркутской области.
Несомненно, что провал выдвиженцев Кремля в четырех регионах — это наиболее заметный политический итог выборов. Однако в аналитических целях более показательны выборы законодательных собраний. Здесь общая картина такова: в пяти регионах партийные списки «Единой России» получили абсолютное большинство голосов, в восьми — относительное, а в трех (той же Хакасии, Ивановской и Иркутской областях) она уступила первенство КПРФ. Такого с декабря 2011 года не случалось ни разу.
Не очень утешительные итоги «партии власти» показывает и более детальный количественный анализ. Результаты нынешних выборов принято сравнивать с результатами региональных выборов, которые проходили пять лет назад — в 2013 году — в 15 из 16 регионов. Простой подсчет свидетельствует о том, что по сравнению с теми выборами «Единая Россия» потеряла в среднем 10.3% голосов на регион.
Разница велика и должна радовать критиков власти, но замечу, что выборы 2013 года проходили в весьма специфических условиях, вскоре после разгрома протестного движения 2011−2012 годов и до объявления властями кампании за «честные выборы». Можно относиться к этой кампании скептически, но надо признать, что она побудила региональные власти отказаться от наиболее грубых, очевидных методов фальсификации. Напротив, в 2013 году у них был карт-бланш на то, чтобы полностью оторваться от реальности, написать такие результаты, какие заблагорассудится. Поэтому не удивительно, что результаты 2013 и 2018 года различаются не только в абсолютных величинах, но и в пропорциях: коэффициент корреляции Пирсона между двумя рядами данных очень низкий, 0.68.
Значительно выше уровень соответствия между результатами выборов 2018 года и итогами федеральных (думских) кампаний 2011 и 2016 года: 0.84 и 0.88, соответственно. При этом средняя доля голосов «Единой России» отрицательно отклоняется от показателя 2016 года весьма значительно, на 7.1%, а от результатов 2011 года — существенно меньше, на 3.6%. Разумеется, не надо быть специалистом по электоральной статистике, чтобы понять: по сравнению с 2016 годом «Единая Россия» потерпела серьезное поражение. По существу, она вернулась на те позиции, которые занимала в 2011 году. А это значит, что выборы 2018 года показали полное обнуление электоральных эффектов пропагандистской риторики, связанной с присоединением Крыма и видения России как «осажденной крепости». Причина, как совершенно правильно констатируют многие наблюдатели, состоит в пенсионной реформе.
Чтобы лучше понять причинно-следственную связь, надо разобраться в некоторых основных механизмах российских выборов. Их результаты обусловлены двумя факторами. С одной стороны, это административная мобилизация избирателей. Довольно значительное их число ходит на выборы не из-за своего желания проголосовать, а по внешнему побуждению, исходящему от государственных служащих или частных работодателей. Понятно, что в подавляющем большинстве случаев голоса таких избирателей уходят «Единой России», так что желательный для нее результат неизбежен. Но административная мобилизация имеет ограниченные возможности в плане явки. Эти возможности неуклонно расширяются, но, по грубым оценкам, в подавляющем большинстве регионов она сама по себе обеспечивает явку 25−30% избирателей.
С другой стороны, это пропагандистская мобилизация, осуществляемая преимущественно с помощью федерального телевидения. Именно она позволяет поднять явку до 40−50%, то есть до более типичных уровней. С 2014 по первую половину 2018 года ядро официальной пропаганды составляли ссылки на внешнеполитические успехи России и связанное с ними противостояние Соединенным Штатам. При этом сколько-нибудь внятная внутриполитическая повестка дня отсутствовала, подменялась риторикой о стабильности и преемственности курса. Именно такая комбинация была оптимальной для того, чтобы убедить избирателей в необходимости поддержать действующую власть.
Поскольку никакой существенной динамики в части эффективности административной мобилизации не наблюдалось, можно с достаточной уверенностью сказать, что сбой дала именно пропагандистская составляющая системы. Присоединение Крыма — дело уже довольно давнее, новых «побед России» к сентябрю 2018 года предложить не удалось, а в ситуации «осажденной крепости» не произошло никаких изменений, которые можно было бы предъявить широкой публике. Давно планировавшееся наступление на сирийский Идлиб так и не началось из-за неожиданно стойкого сопротивления Турции и, вероятно, еще каких-то, неизвестных нам, обстоятельств. Не произвели особого впечатления на россиян ни убийство Захарченко, ни новый виток в «деле Скрипалей».
Тем не менее пропагандистское напряжение последних лет (а особенно — президентской кампании) прямо сказалось на итогах сентябрьских выборов. Дело в том, что оно существенно способствовало политизации российской публики, то есть росту числа людей, интересующихся политикой, готовых ее обсуждать и думать о ней, а значит — ходить на выборы не из-под палки, а для выражения эмоций и предпочтений. Для российских властей эта политизация имела положительные последствия, но ровно постольку, поскольку в фокусе массового сознания оставались внешнеполитические вопросы. В тот момент, когда появилась реальная внутриполитическая повестка дня (а это, как свидетельствуют опросы, произошло сразу же после объявления о пенсионной реформе), ситуация кардинально изменилась.
Видимо, власти рассчитывали на то, что президентские инициативы по «смягчению» реформы, озвученные на заключительном этапе избирательной кампании, поспособствуют решению проблемы. В действительности произошло обратное ожидаемому: незначительные и явно заранее запланированные уступки никого не успокоили, но лишь оживили интерес к вопросу. У большинства избирателей этот интерес явно сопровождался негативными эмоциями по отношению к властям.
Таким образом, сделав полный круг, российские авторитарные выборы вернулись к ситуации своей переломной точки, к 2011 году. Как и тогда, система устояла, но дала трещину. Для властей эта ситуация отнюдь не бесперспективна. Во-первых, они вполне способны минимизировать политические последствия изменений, поставив политическое поле вообще и, в частности, официальную оппозицию, которая стала основным бенефициаром изменений, под еще более жесткий контроль. Во-вторых, возможности административной мобилизации избирателей отнюдь не исчерпаны, и вполне очевидно, что сентябрьские выборы дают достаточный стимул к ее развитию.
Однако ясно и то, что эффективность пропагандистской мобилизации снизилась, и я не уверен, что это можно исправить новыми внешнеполитическими авантюрами. При этом у властей совсем нет оснований надеяться, что какие-то внутриполитические меры помогут им улучшить ситуацию. Собственно, история с пенсионной реформой показывает именно то, что лучший путь к выживанию авторитарного режима данного типа — это полное бездействие. Любые попытки модернизации создают для него угрозу.
Несомненно, что провал выдвиженцев Кремля в четырех регионах — это наиболее заметный политический итог выборов. Однако в аналитических целях более показательны выборы законодательных собраний. Здесь общая картина такова: в пяти регионах партийные списки «Единой России» получили абсолютное большинство голосов, в восьми — относительное, а в трех (той же Хакасии, Ивановской и Иркутской областях) она уступила первенство КПРФ. Такого с декабря 2011 года не случалось ни разу.
Не очень утешительные итоги «партии власти» показывает и более детальный количественный анализ. Результаты нынешних выборов принято сравнивать с результатами региональных выборов, которые проходили пять лет назад — в 2013 году — в 15 из 16 регионов. Простой подсчет свидетельствует о том, что по сравнению с теми выборами «Единая Россия» потеряла в среднем 10.3% голосов на регион.
Разница велика и должна радовать критиков власти, но замечу, что выборы 2013 года проходили в весьма специфических условиях, вскоре после разгрома протестного движения 2011−2012 годов и до объявления властями кампании за «честные выборы». Можно относиться к этой кампании скептически, но надо признать, что она побудила региональные власти отказаться от наиболее грубых, очевидных методов фальсификации. Напротив, в 2013 году у них был карт-бланш на то, чтобы полностью оторваться от реальности, написать такие результаты, какие заблагорассудится. Поэтому не удивительно, что результаты 2013 и 2018 года различаются не только в абсолютных величинах, но и в пропорциях: коэффициент корреляции Пирсона между двумя рядами данных очень низкий, 0.68.
Значительно выше уровень соответствия между результатами выборов 2018 года и итогами федеральных (думских) кампаний 2011 и 2016 года: 0.84 и 0.88, соответственно. При этом средняя доля голосов «Единой России» отрицательно отклоняется от показателя 2016 года весьма значительно, на 7.1%, а от результатов 2011 года — существенно меньше, на 3.6%. Разумеется, не надо быть специалистом по электоральной статистике, чтобы понять: по сравнению с 2016 годом «Единая Россия» потерпела серьезное поражение. По существу, она вернулась на те позиции, которые занимала в 2011 году. А это значит, что выборы 2018 года показали полное обнуление электоральных эффектов пропагандистской риторики, связанной с присоединением Крыма и видения России как «осажденной крепости». Причина, как совершенно правильно констатируют многие наблюдатели, состоит в пенсионной реформе.
Чтобы лучше понять причинно-следственную связь, надо разобраться в некоторых основных механизмах российских выборов. Их результаты обусловлены двумя факторами. С одной стороны, это административная мобилизация избирателей. Довольно значительное их число ходит на выборы не из-за своего желания проголосовать, а по внешнему побуждению, исходящему от государственных служащих или частных работодателей. Понятно, что в подавляющем большинстве случаев голоса таких избирателей уходят «Единой России», так что желательный для нее результат неизбежен. Но административная мобилизация имеет ограниченные возможности в плане явки. Эти возможности неуклонно расширяются, но, по грубым оценкам, в подавляющем большинстве регионов она сама по себе обеспечивает явку 25−30% избирателей.
С другой стороны, это пропагандистская мобилизация, осуществляемая преимущественно с помощью федерального телевидения. Именно она позволяет поднять явку до 40−50%, то есть до более типичных уровней. С 2014 по первую половину 2018 года ядро официальной пропаганды составляли ссылки на внешнеполитические успехи России и связанное с ними противостояние Соединенным Штатам. При этом сколько-нибудь внятная внутриполитическая повестка дня отсутствовала, подменялась риторикой о стабильности и преемственности курса. Именно такая комбинация была оптимальной для того, чтобы убедить избирателей в необходимости поддержать действующую власть.
Поскольку никакой существенной динамики в части эффективности административной мобилизации не наблюдалось, можно с достаточной уверенностью сказать, что сбой дала именно пропагандистская составляющая системы. Присоединение Крыма — дело уже довольно давнее, новых «побед России» к сентябрю 2018 года предложить не удалось, а в ситуации «осажденной крепости» не произошло никаких изменений, которые можно было бы предъявить широкой публике. Давно планировавшееся наступление на сирийский Идлиб так и не началось из-за неожиданно стойкого сопротивления Турции и, вероятно, еще каких-то, неизвестных нам, обстоятельств. Не произвели особого впечатления на россиян ни убийство Захарченко, ни новый виток в «деле Скрипалей».
Тем не менее пропагандистское напряжение последних лет (а особенно — президентской кампании) прямо сказалось на итогах сентябрьских выборов. Дело в том, что оно существенно способствовало политизации российской публики, то есть росту числа людей, интересующихся политикой, готовых ее обсуждать и думать о ней, а значит — ходить на выборы не из-под палки, а для выражения эмоций и предпочтений. Для российских властей эта политизация имела положительные последствия, но ровно постольку, поскольку в фокусе массового сознания оставались внешнеполитические вопросы. В тот момент, когда появилась реальная внутриполитическая повестка дня (а это, как свидетельствуют опросы, произошло сразу же после объявления о пенсионной реформе), ситуация кардинально изменилась.
Видимо, власти рассчитывали на то, что президентские инициативы по «смягчению» реформы, озвученные на заключительном этапе избирательной кампании, поспособствуют решению проблемы. В действительности произошло обратное ожидаемому: незначительные и явно заранее запланированные уступки никого не успокоили, но лишь оживили интерес к вопросу. У большинства избирателей этот интерес явно сопровождался негативными эмоциями по отношению к властям.
Таким образом, сделав полный круг, российские авторитарные выборы вернулись к ситуации своей переломной точки, к 2011 году. Как и тогда, система устояла, но дала трещину. Для властей эта ситуация отнюдь не бесперспективна. Во-первых, они вполне способны минимизировать политические последствия изменений, поставив политическое поле вообще и, в частности, официальную оппозицию, которая стала основным бенефициаром изменений, под еще более жесткий контроль. Во-вторых, возможности административной мобилизации избирателей отнюдь не исчерпаны, и вполне очевидно, что сентябрьские выборы дают достаточный стимул к ее развитию.
Однако ясно и то, что эффективность пропагандистской мобилизации снизилась, и я не уверен, что это можно исправить новыми внешнеполитическими авантюрами. При этом у властей совсем нет оснований надеяться, что какие-то внутриполитические меры помогут им улучшить ситуацию. Собственно, история с пенсионной реформой показывает именно то, что лучший путь к выживанию авторитарного режима данного типа — это полное бездействие. Любые попытки модернизации создают для него угрозу.
