Мнение
Нарратив небывалого «послезавтра». Что делать, если Прекрасная Россия Будущего наступит в уже разоренной стране
#общество
Ничего из истории начала ХХ в. не имеет отношения к сегодняшнему дню, кроме структурной диспозиции: движение Навального даже само (в одном из названий партии) признает свой прогрессистский «надфракционный» характер, и есть вероятность, что оно победит «завтра» и пропадет, если не задумается о «послезавтра».
Понятно нежелание Навального сужать свою социальную базу и определяться с программой — будь то экономический сектор или крымский вопрос (обязательно вызвав неприятие тех или иных нынешних сторонников). Это нормально для классического прогрессивизма, который опирается не на институты, а на массовую мобилизацию по конкретным вопросам — местные выборы в Костроме или Приморье, разоблачение вице-премьера правительства, ремонт дороги в Архангельске.
Зачем сокращать поддержку по реальному поводу четкими «партийными» лозунгами по абстрактным (сегодня) вопросам? Незачем — в начале движения. Если же признать, что и лично Алексей Навальный уже заработал моральный капитал лидера страны, и его сторонники доказали, что являются единственной альтернативой существующему режиму, то необходимо начать осмысленное обсуждение «послезавтра». Это единственный способ быть узнанным и признанным, когда все привычные социально-политические декорации исчезнут, и денег-то на карточку не переведешь — не то, что не проголосуешь за «Россию будущего». Необходим нарратив, который окажется востребован именно тогда.
Нарратив для «послезавтра» может показаться ультрарадикальным сегодня и отпугнуть многих. Ситуация осложняется тем, что его нет в готовом виде нигде — ни в США, ни в Западной Европе, которые сами ищут новые политические и экономические решения. Как говорится, у нас проблемы не от того, что Путин, а Путин, от того, что у нас проблемы. И Трамп, и Орбан, и PiS в Польше, и Брекзит (далее по списку) — отражение проблем современного общества, а не причина. Поэтому решение должно быть творческим и комплексным, выведенным не из переводных учебников (как во времена «прорабов перестройки»), а из непредвзятого анализа ситуации и четкого формулирования приоритетов.
Понятно, что сращивание собственности и власти в РФ не оставляет шансов обычной «оптимизаторской» экономической программе (в том числе прошлогодней президентской Навального). Сама ли отпадет нынешняя элита от власти, высосав последний рубль из бюджета, или ценой ее «сковыривания» станет разрушение экономики, но очевидно: «послезавтра» — это общество нищих и дезориентированных людей, которые просто не услышат общие благонамеренные рассуждения нынешней программы.
В атомизированном обществе послезавтра самыми сплоченными и потому влиятельными группами будут немногочисленные националисты, поэтому общие лозунги про «власть народа» будут играть скорее на руку национальным лидерам, стремящимся установить контроль над местными ресурсами. Новый нарратив для послезавтра должен исходить из этой базовой ситуации, а не «вчерашней» экономической и политической конъюнктуры 2017 года или даже сегодняшней — ухудшившейся, но в целом воспроизводящей старый порядок. «Народ» (российскую политическую нацию) надо будет создавать после полного краха этого порядка из сторонников ясной и четкой программы, адресованной индивидам с разнообразными и конфликтными интересами, а не фикции единого солидарного общества.
ПРБ необходимо придумывать с самого начала, не соглашаясь друг с другом, но проговаривая как можно больше нюансов. Сегодня мы понимаем, что «гражданство» включает в себя все аспекты «долевого участия» в обществе, и политические, и экономические. Если ПРБ про реализацию гражданских прав каждого (а не восстановление СССР, к примеру), об этом надо четко сказать. Нужно прописать конкретный алгоритм реализации «прав человека» как конкретной уникальной личности и объяснить, как именно он или она почувствует в своей повседневной жизни предлагаемые перемены. Так, если гражданин имеет право на долю в экономике, необходимо определить не счетную, а реальную потребительскую корзину, определяющую минимум достойного существования современного человека. Индексировать по регионам и климатическим зонам, номинировать в нескольких валютах — и запомнить.
Даже главный конкретный тезис старой программы Навального (так испугавший всех своим радикализмом) — поднять МРОТ до 25 тыс. рублей — будет выглядеть странно, если инфляция достигнет хотя бы уровня России 1993 года (а если России 1922 года?). Нет, объективной нормы не может быть (считать ли только яблоки зимой, или ещё и ананасы, водку или коньяк, и по сколько «на грудь»?). Но демократия (и общество в целом) — это процесс, а не фиксированное состояние, общество жизнеспособно, пока спорит на общие темы. Важно, если политические споры о конкретной величине МРОТ будут разворачиваться в рамках общего социального воображения, общего нарратива.
В разоренной экономике «послезавтра», отягощенной необходимостью выплачивать репарации Украине, просто не будет иного источника финансирования перемен (включая стимулирование мелкого бизнеса), кроме природных ресурсов. Сегодня мы понимаем, что рыночная экономика как система обратной связи неотделима от демократии (важной опять же как система обратной связи), но природные ископаемые не имеют к ней никакого отношения. Форма собственности на природные монополии не имеет значения в демократическом обществе.
При условии, что граждане имеют возможность эффективно влиять на распределение бюджета, содержание недр должно быть деприватизировано, собственность сырьевых олигархов реквизирована сверх некой ставки оплаты топ-менеджмента (среднемировой, не российской). Это будет актом укрепления частной собственности, а не подрыва ее, потому что в обществе — в том числе благодаря движению Навального — сложился консенсус о неправомерном приобретении олигархической собственности. Или лозунг «собственность — это кража» начнет применяться к любым предпринимателям, или его избирательно применят к тем, кто при старом режиме конвертировал политический ресурс в финансовый капитал.
Отличие от этатистских фантазий Глазьева и Ко заключается в радикальном переизобретении самого государства. Любой гражданин должен иметь реальное политическое право влиять на него — не только через «честные выборы» неизвестных ему кандидатов (потому что большинство населения не интересуется актуальной политикой). А через возможность распределять свои налоги. «Электронная демократия» должна быть не про гаджеты, а про реализацию прямой демократии — в частности, возможность каждого гражданина ежегодно ранжировать распределение собственных доходов по 5−7 графам: местный бюджет (любой), бюджет региона/республики (не обязательно собственной), федеральный (армия, образование, медицина, наука, внешняя политика и пр.).
Захочет большинство вместо больниц финансировать восстановление Сирии или армию — будет армия. Не захочет — помимо предусмотренного минимума, не будет никакой армии. (Да и ту надо переосмысливать с нуля: в начале 1990-х проекты «офицерских полков» казались экзотически-архаичными и самодеятельными. Но изобретая страну с нуля, никакие сценарии не надо сбрасывать со счетов.) Заинтересует правительство Татарстана население республики и московских или тюменских татар — получит их налоги. Отпугнет марийцев и русских республики национализмом — останется без их денег.
Эти базовые принципы тянут за собой необходимость проговаривать огромное количество вытекающих обстоятельств. Например, деприватизация недр не означает национализации, поскольку, очевидно, дополнительные права на них должен иметь регион и/или местное население, что особенно актуально в Сибири. Но как рассчитывать эти доли? Как стимулировать менеджмент к максимальной защите экологии (вместо хищнического отношения в советских государственных и РФ-шных частных компаниях)? Как совместить социальную поддержку неимущих с необходимостью экономии государственных расходов и налогов, уходя от знакомой — а значит, уже устаревшей — этатистской модели welfare state?
Критерием продуктивности того или иного предложения должна быть его небывалость. То, что сегодня кажется радикальным, послезавтра окажется единственно разумным и понятным людям. Никакая новая власть не сможет привлечь к себе сторонников общими лозунгами, если любому не будет отчетливо ясно, в чем заключается личный интерес в новом гражданстве. Главная проблема современной РФ — отсутствие оснований (и желания) у людей жить вместе, в одной стране, в одном городе, в одном доме (что компенсируется сегодня лишь нагнетанием атмосферы «осажденной крепости»). Значит, ПРБ должна предлагать не просто федерализм — а некий постфедерализм, позволяющий сохранять общее культурное и экономическое пространство желающим и при этом возможность организовывать жизнь по своему усмотрению, автономно.
Эта труднейшая задача не решается формальными договорами, она требует переизобретения всех основных общественных институтов. Значит, в частности, школа должна стать неузнаваемой. Например, за счет объединения преподавания русского языка и литературы должно высвободиться место для трех обязательных параллельных языковых треков: родной язык, иностранный язык, региональный язык. От реформированного местного школьного совета будет зависеть, какой именно язык считается родным, какой — «региональным», то есть любым постсоветским.
Это может быть и казахский в Омске, эстонский в Пскове, украинский в Ростове (или хоть во Владивостоке), русский в Поволжье или на Кавказе. В то же время новая система перераспределения налогов и дотаций должна подрывать претензии как центра (разумеется, выведенного территориально из Москвы), так и региональных/республиканских элит на монополизацию ресурса.
Не вступая в конфликт из-за формальной административной структуры, необходимо будет предусмотреть возможность городам вступать в альянсы против республиканского руководства или против федерального центра, вести внешнеэкономическую деятельность. Потому что нет ничего самоочевидного и «необходимого» в существовании единого политического образования в границах современной РФ (как в 1991 г. оказалось, что нет ничего «объективного» в границах СССР). Те, кто претендуют на сохранение одной страны в этих границах, должны заинтересовать население в этом политическом проекте и заранее нейтрализовать угрозу узурпации власти локальными группами интересов.
Я привожу конкретные примеры «прожектерства» как пример («рыбу») нового нарратива. Чтобы сформулировать его в ходе дискуссии, необходимо наглядно представить характер «небывалости» шагов, которые потребуется предпринять послезавтра. Они должны вытекать из фундаментальной презумпции приоритета широко понимаемых гражданских прав, по отношению к которым любые формы группности — нации, государства, религии и пр. — являются вторичными, а частный выбор в пользу той или иной группности не ущемляет права других.
Принципиальным условием преодоления кризиса современного («западного») общества является отказ от дискурса «меньшинств», который при всей своей «правозащитности» неизбежно конструирует некое нормативное «большинство» и норму. Право быть «меньшинством» должно стать нормой, при этом не превращаясь в новое «большинство» (чего опасаются гомофобы или националисты), -- никто не должен навязывать другому свои стандарты. Речь идет не о механицистском либертарианстве, мечтающем о состоянии «каждый сам по себе», но не предлагающем никаких практических механизмов гармонизации конфликтных интересов и координации общества как единого многомерного пространства. Новый нарратив должен предлагать позитивную программу взаимной заинтересованности и полуавтономного сосуществования.
Общество Х Х века было обществом большинства; необходимо начать проговаривать возможность нового общества как федерации меньшинств, когда человек одновременно принадлежит к нескольким разным «меньшинствам» (что и происходит в реальной жизни). Это утопическая сверхзадача, но никакие более скромные требования не спасут общество РФ послезавтра.
Более того, новый нарратив «послезавтра» и является асимметричным ответом оппозиции на ограничения публичной протестной деятельности сегодня. Потому что успех уличной протестной кампании Навального стал следствием формулирования и распространения нового нарратива сопротивления и доказательством политической бескомпромиссности — но главным политическим фактором стал именно нарратив, а не митинги как таковые. Точно так же четкий нарратив будущего общества приведет к его реализации на практике.
Нынешний режим буквально испарится (вместе со всей своей прикормленной репрессивной машиной), как только не 0.2% населения (сознательных активистов), а 86% обычных граждан, не видящих лично для себя смысла в перемене власти, вдруг увидят конкретные и понятные преимущества ПРБ. Только это должен быть совершенно небывалый нарратив послезавтра, в котором историк не сможет разглядеть знакомые черты — ни бороду Линкольна, ни усы Столыпина, ни фуражку Пиночета (или кепку Ленина и сапоги Сталина).
Зачем сокращать поддержку по реальному поводу четкими «партийными» лозунгами по абстрактным (сегодня) вопросам? Незачем — в начале движения. Если же признать, что и лично Алексей Навальный уже заработал моральный капитал лидера страны, и его сторонники доказали, что являются единственной альтернативой существующему режиму, то необходимо начать осмысленное обсуждение «послезавтра». Это единственный способ быть узнанным и признанным, когда все привычные социально-политические декорации исчезнут, и денег-то на карточку не переведешь — не то, что не проголосуешь за «Россию будущего». Необходим нарратив, который окажется востребован именно тогда.
Нарратив для «послезавтра» может показаться ультрарадикальным сегодня и отпугнуть многих. Ситуация осложняется тем, что его нет в готовом виде нигде — ни в США, ни в Западной Европе, которые сами ищут новые политические и экономические решения. Как говорится, у нас проблемы не от того, что Путин, а Путин, от того, что у нас проблемы. И Трамп, и Орбан, и PiS в Польше, и Брекзит (далее по списку) — отражение проблем современного общества, а не причина. Поэтому решение должно быть творческим и комплексным, выведенным не из переводных учебников (как во времена «прорабов перестройки»), а из непредвзятого анализа ситуации и четкого формулирования приоритетов.
Понятно, что сращивание собственности и власти в РФ не оставляет шансов обычной «оптимизаторской» экономической программе (в том числе прошлогодней президентской Навального). Сама ли отпадет нынешняя элита от власти, высосав последний рубль из бюджета, или ценой ее «сковыривания» станет разрушение экономики, но очевидно: «послезавтра» — это общество нищих и дезориентированных людей, которые просто не услышат общие благонамеренные рассуждения нынешней программы.
В атомизированном обществе послезавтра самыми сплоченными и потому влиятельными группами будут немногочисленные националисты, поэтому общие лозунги про «власть народа» будут играть скорее на руку национальным лидерам, стремящимся установить контроль над местными ресурсами. Новый нарратив для послезавтра должен исходить из этой базовой ситуации, а не «вчерашней» экономической и политической конъюнктуры 2017 года или даже сегодняшней — ухудшившейся, но в целом воспроизводящей старый порядок. «Народ» (российскую политическую нацию) надо будет создавать после полного краха этого порядка из сторонников ясной и четкой программы, адресованной индивидам с разнообразными и конфликтными интересами, а не фикции единого солидарного общества.
ПРБ необходимо придумывать с самого начала, не соглашаясь друг с другом, но проговаривая как можно больше нюансов. Сегодня мы понимаем, что «гражданство» включает в себя все аспекты «долевого участия» в обществе, и политические, и экономические. Если ПРБ про реализацию гражданских прав каждого (а не восстановление СССР, к примеру), об этом надо четко сказать. Нужно прописать конкретный алгоритм реализации «прав человека» как конкретной уникальной личности и объяснить, как именно он или она почувствует в своей повседневной жизни предлагаемые перемены. Так, если гражданин имеет право на долю в экономике, необходимо определить не счетную, а реальную потребительскую корзину, определяющую минимум достойного существования современного человека. Индексировать по регионам и климатическим зонам, номинировать в нескольких валютах — и запомнить.
Даже главный конкретный тезис старой программы Навального (так испугавший всех своим радикализмом) — поднять МРОТ до 25 тыс. рублей — будет выглядеть странно, если инфляция достигнет хотя бы уровня России 1993 года (а если России 1922 года?). Нет, объективной нормы не может быть (считать ли только яблоки зимой, или ещё и ананасы, водку или коньяк, и по сколько «на грудь»?). Но демократия (и общество в целом) — это процесс, а не фиксированное состояние, общество жизнеспособно, пока спорит на общие темы. Важно, если политические споры о конкретной величине МРОТ будут разворачиваться в рамках общего социального воображения, общего нарратива.
В разоренной экономике «послезавтра», отягощенной необходимостью выплачивать репарации Украине, просто не будет иного источника финансирования перемен (включая стимулирование мелкого бизнеса), кроме природных ресурсов. Сегодня мы понимаем, что рыночная экономика как система обратной связи неотделима от демократии (важной опять же как система обратной связи), но природные ископаемые не имеют к ней никакого отношения. Форма собственности на природные монополии не имеет значения в демократическом обществе.
При условии, что граждане имеют возможность эффективно влиять на распределение бюджета, содержание недр должно быть деприватизировано, собственность сырьевых олигархов реквизирована сверх некой ставки оплаты топ-менеджмента (среднемировой, не российской). Это будет актом укрепления частной собственности, а не подрыва ее, потому что в обществе — в том числе благодаря движению Навального — сложился консенсус о неправомерном приобретении олигархической собственности. Или лозунг «собственность — это кража» начнет применяться к любым предпринимателям, или его избирательно применят к тем, кто при старом режиме конвертировал политический ресурс в финансовый капитал.
Отличие от этатистских фантазий Глазьева и Ко заключается в радикальном переизобретении самого государства. Любой гражданин должен иметь реальное политическое право влиять на него — не только через «честные выборы» неизвестных ему кандидатов (потому что большинство населения не интересуется актуальной политикой). А через возможность распределять свои налоги. «Электронная демократия» должна быть не про гаджеты, а про реализацию прямой демократии — в частности, возможность каждого гражданина ежегодно ранжировать распределение собственных доходов по 5−7 графам: местный бюджет (любой), бюджет региона/республики (не обязательно собственной), федеральный (армия, образование, медицина, наука, внешняя политика и пр.).
Захочет большинство вместо больниц финансировать восстановление Сирии или армию — будет армия. Не захочет — помимо предусмотренного минимума, не будет никакой армии. (Да и ту надо переосмысливать с нуля: в начале 1990-х проекты «офицерских полков» казались экзотически-архаичными и самодеятельными. Но изобретая страну с нуля, никакие сценарии не надо сбрасывать со счетов.) Заинтересует правительство Татарстана население республики и московских или тюменских татар — получит их налоги. Отпугнет марийцев и русских республики национализмом — останется без их денег.
Эти базовые принципы тянут за собой необходимость проговаривать огромное количество вытекающих обстоятельств. Например, деприватизация недр не означает национализации, поскольку, очевидно, дополнительные права на них должен иметь регион и/или местное население, что особенно актуально в Сибири. Но как рассчитывать эти доли? Как стимулировать менеджмент к максимальной защите экологии (вместо хищнического отношения в советских государственных и РФ-шных частных компаниях)? Как совместить социальную поддержку неимущих с необходимостью экономии государственных расходов и налогов, уходя от знакомой — а значит, уже устаревшей — этатистской модели welfare state?
Критерием продуктивности того или иного предложения должна быть его небывалость. То, что сегодня кажется радикальным, послезавтра окажется единственно разумным и понятным людям. Никакая новая власть не сможет привлечь к себе сторонников общими лозунгами, если любому не будет отчетливо ясно, в чем заключается личный интерес в новом гражданстве. Главная проблема современной РФ — отсутствие оснований (и желания) у людей жить вместе, в одной стране, в одном городе, в одном доме (что компенсируется сегодня лишь нагнетанием атмосферы «осажденной крепости»). Значит, ПРБ должна предлагать не просто федерализм — а некий постфедерализм, позволяющий сохранять общее культурное и экономическое пространство желающим и при этом возможность организовывать жизнь по своему усмотрению, автономно.
Эта труднейшая задача не решается формальными договорами, она требует переизобретения всех основных общественных институтов. Значит, в частности, школа должна стать неузнаваемой. Например, за счет объединения преподавания русского языка и литературы должно высвободиться место для трех обязательных параллельных языковых треков: родной язык, иностранный язык, региональный язык. От реформированного местного школьного совета будет зависеть, какой именно язык считается родным, какой — «региональным», то есть любым постсоветским.
Это может быть и казахский в Омске, эстонский в Пскове, украинский в Ростове (или хоть во Владивостоке), русский в Поволжье или на Кавказе. В то же время новая система перераспределения налогов и дотаций должна подрывать претензии как центра (разумеется, выведенного территориально из Москвы), так и региональных/республиканских элит на монополизацию ресурса.
Не вступая в конфликт из-за формальной административной структуры, необходимо будет предусмотреть возможность городам вступать в альянсы против республиканского руководства или против федерального центра, вести внешнеэкономическую деятельность. Потому что нет ничего самоочевидного и «необходимого» в существовании единого политического образования в границах современной РФ (как в 1991 г. оказалось, что нет ничего «объективного» в границах СССР). Те, кто претендуют на сохранение одной страны в этих границах, должны заинтересовать население в этом политическом проекте и заранее нейтрализовать угрозу узурпации власти локальными группами интересов.
Я привожу конкретные примеры «прожектерства» как пример («рыбу») нового нарратива. Чтобы сформулировать его в ходе дискуссии, необходимо наглядно представить характер «небывалости» шагов, которые потребуется предпринять послезавтра. Они должны вытекать из фундаментальной презумпции приоритета широко понимаемых гражданских прав, по отношению к которым любые формы группности — нации, государства, религии и пр. — являются вторичными, а частный выбор в пользу той или иной группности не ущемляет права других.
Принципиальным условием преодоления кризиса современного («западного») общества является отказ от дискурса «меньшинств», который при всей своей «правозащитности» неизбежно конструирует некое нормативное «большинство» и норму. Право быть «меньшинством» должно стать нормой, при этом не превращаясь в новое «большинство» (чего опасаются гомофобы или националисты), -- никто не должен навязывать другому свои стандарты. Речь идет не о механицистском либертарианстве, мечтающем о состоянии «каждый сам по себе», но не предлагающем никаких практических механизмов гармонизации конфликтных интересов и координации общества как единого многомерного пространства. Новый нарратив должен предлагать позитивную программу взаимной заинтересованности и полуавтономного сосуществования.
Общество Х Х века было обществом большинства; необходимо начать проговаривать возможность нового общества как федерации меньшинств, когда человек одновременно принадлежит к нескольким разным «меньшинствам» (что и происходит в реальной жизни). Это утопическая сверхзадача, но никакие более скромные требования не спасут общество РФ послезавтра.
Более того, новый нарратив «послезавтра» и является асимметричным ответом оппозиции на ограничения публичной протестной деятельности сегодня. Потому что успех уличной протестной кампании Навального стал следствием формулирования и распространения нового нарратива сопротивления и доказательством политической бескомпромиссности — но главным политическим фактором стал именно нарратив, а не митинги как таковые. Точно так же четкий нарратив будущего общества приведет к его реализации на практике.
Нынешний режим буквально испарится (вместе со всей своей прикормленной репрессивной машиной), как только не 0.2% населения (сознательных активистов), а 86% обычных граждан, не видящих лично для себя смысла в перемене власти, вдруг увидят конкретные и понятные преимущества ПРБ. Только это должен быть совершенно небывалый нарратив послезавтра, в котором историк не сможет разглядеть знакомые черты — ни бороду Линкольна, ни усы Столыпина, ни фуражку Пиночета (или кепку Ленина и сапоги Сталина).
Комментарии
